Глемба - [5]
Пастор выслушивал мои сетования в молчаливом согласии, а сам тем временем снял с себя поношенное облачение и повесил его на руку. Это был плечистый мужчина с умным, внимательным взглядом и сильным подбородком; кисти рук его, покоящиеся на верхней планке штакетника, жилистые и узловатые, могли принадлежать любому местному крестьянину.
— В прежние времена дивный тут был сад. — Пастор пробежался взглядом по всему участку. — Виноград, яблони, диковинные плодовые деревья и овощи разные прижились тут отменно. Ничего не скажешь: Глемба — мастер чудеса творить.
— Глемба? — переспросил я в полном изумлении.
— А как же, — кивнул пастор. — Он жил тут. Прежде дом этот принадлежал старому Перестеги, а Глемба женился на его дочери. Но прожили они всего полгода, потом разошлись. Старик Перестеги умер, а вдова с дочерью, если не ошибаюсь, переехали в Пешт. С тех пор дом и участок стали собственностью кооператива… Ну и все хозяйство пришло в запустение… Два года дом использовали под общежитие для рабочих, а там и вовсе забросили.
— Странно, — начал я и сразу же спохватился: а что, собственно, тут странного? Почему Глемба не мог жениться, а потом развестись? Такое с кем угодно случается. — Я имею в виду, — пояснил я, — странно, что никто и словом не обмолвился, будто Глемба тут жил… Да и вообще, — вырвалось у меня, — мало путного мне удалось узнать об этом… мастере! Люди болтают о нем разное и, по-моему, за что-то его не любят.
— Не любят, — кивнул пастор, — потому что не понимают его.
— А по-вашему, что он за человек? — не удержался я от вопроса, надеясь, что наконец-то получу своего Глембу в готовом, расшифрованном виде.
Пастор пожал широкими угловатыми плечами.
— Мы почти не сталкиваемся, — пробурчал он. — В церковь он ходить не охотник. — Должно быть, от него не укрылись мой выжидательный интерес и последующее разочарование, потому что, чуть подумав, он добавил: — Я и сам не знаю, кто он: чудак или божьей милостью талант.
— Талант? — вконец сраженный, переспросил я. — Но в чем же?
— Да и талант, пожалуй, уже заглох в нем… — закончил свою мысль пастор.
И вот наконец настал день, когда мы с Глембой встретились. Было раннее утро, жена с сынишкой еще спали, я же, пребывая на грани сна и бодрствования, прислушивался к оживленной возне мышей.
Вдруг снаружи раздался стук. Отодвинув табуретку, которой мы подпирали незапертую дверь, я выглянул. Плотный коренастый мужчина лет пятидесяти в синей рабочей спецовке стоял у порога. На голове у него красовался натянутый на уши потрепанный берет, одинаково популярный как среди сельских жителей, так и у рабочей братии, а на ногах были резиновые сапоги; из-за голенища выглядывал сложенный в несколько раз еженедельник «Жизнь и литература».
— Я — Глемба, — представился он.
Мне с трудом удалось бы — даже при большом желании — сдержать бурный взрыв радости.
— О, господин Глемба! — Я распахнул руки и даже слегка обнял его. — Мы вас заждались! Проходите, сделайте милость… Смотри, кто к нам пожаловал! — бросил я жене, которая, толком не очнувшись от сна, выглянула из комнаты, а затем, через баррикаду из своей раскладушки и составленной посреди кухни посуды, пробрался в угол, к бутылке с палинкой. — Свари кофе! — распорядился я. — Или лучше чаю? — вопросительно взглянул я на Глембу. — Приготовь и чай, и кофе, — подсказал я жене, предваряя ответ Глембы. И опять обратился к гостю: — Вы уже завтракали, господин Глемба? Господи, как же мы вас ждали! Взгляните, каково нам приходится… А кроме вас, помощи ждать не от кого!..
— Хорошо бы печку сложить… — начала было жена, разжигая спиртовку, но я перебил ее:
— Далась тебе эта печка, будто у нас других забот нет! В доме сквозняки гуляют, с потолка течет, от холода и сырости не знаешь куда деваться… Прошу вас, — я протянул Глембе стаканчик палинки на подносе, как полководцу-победителю подносят ключи от покоренной крепости.
Однако полководец-победитель сделал рукой отстраняющий жест.
— Не стоит беспокоиться, — сказал он.
В его тоне и во всем его облике было столько достоинства и степенности, что я после еще одной неуклюжей попытки перестал навязываться. Опрокинув свой стаканчик, я сделал Глембе знак следовать за мной.
Мы вышли во двор, и я показал ему крышу и трубу, горячо втолковывая при этом, до чего рады мы своему приобретению и зажили бы тут припеваючи, но нужно хотя бы в минимальной степени сделать дом пригодным для жилья, а, как подсказывает мой предыдущий опыт, свои надежды мы можем возлагать только на него, на Глембу.
Он ходил за мной следом, осматривал все, что я ему показывал, но при этом не обмолвился ни словом.
— Ну так когда же приступите, господин Глемба? — решил я взять быка за рога. — Финансовая сторона пусть вас не смущает, — добавил я небрежно. — За расходами мы не постоим, за все расплатимся с лихвой…
В ожидании ответа я воззрился на узкий, поджатый рот Глембы, на его монгольские скулы, обтянутые сухой кожей.
Он вдруг огляделся по сторонам, окинул взглядом весь дом, двор и даже небо над ними.
— Сжечь бы его дотла, — сказал он наконец, и нельзя было понять, имеет ли он в виду только дом или весь мир как таковой.
Эта книга вышла в Америке сразу после войны, когда автора уже не было в живых. Он был вторым пилотом слетающей крепости», затем летчиком-истребителем и погиб в ноябре 1944 года в воздушном бою над Ганновером, над Германией. Погиб в 23 года.Повесть его построена на документальной основе. Это мужественный монолог о себе, о боевых друзьях, о яростной и справедливой борьбе с фашистской Германией, борьбе, в которой СССР и США были союзниками по антигитлеровской коалиции.
"...В то время я была наивной и легкомысленной, какой в свои девятнадцать лет может быть неискушенная в жизни девушка. Работала конторщицей и жила с нелюбимым мужем. Вернее, я тогда еще не знала, что не люблю его, верила, что люблю, и страдала. Страдания эти были больше воображаемыми, чем реальными, и сейчас, спустя много лет, вспоминая о них, я не могу удержаться от улыбки. Но что поделаешь, воображение для молодой девушки многое значит, так что я не могу обойти его, должна примириться с ним, как с неизбежным злом. Поэтому в своем повествовании я не избежала доли сентиментальности, которая сейчас мне самой не по душе.
Роман известного немецкого писателя Вилли Бределя (1901—1964) «Отцы» возвращает читателя к истории Германии второй половины XIX — начала XX вв. и дает наглядную картину жизни и быта германского пролетариата, рассказывает о его надеждах, иллюзиях, разочарованиях.
Роман видного современного югославского писателя Дервиша Сушича «Я, Данила» (1960) построен в форме монолога главного героя Данилы Лисичича, в прошлом боевого партизанского командира, а ныне председателя сельского кооператива. Рассказчик с юмором, а подчас и с горечью повествует о перипетиях своей жизни, вызванных несоответствием его партизанской хватки законам мирной жизни. Действие романа развертывается на широком фоне югославской действительности 40—50-х годов.
Без аннотации Ноэль Хиллиард — ярый противник всякой расовой дискриминации (сам он женат на маорийке), часто обращается к маорийской теме в своих произведениях — как в романе «Маорийская девушка», так и в рассказах, часть которых вошла в настоящий сборник.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.