Глемба - [32]

— Вам лучше знать, — пожал я плечами. — Думаю, напугали те, от кого вы бежали до самой Америки.

— Вас это очень интересует?

— Очень, — искренне ответил я.

Он помолчал, поерзал на сиденье и рассказал:

— Ничего особенного и не случилось, просто я видеть не могу, когда над людьми измываются. Тех, у кого были собственные молотилки, впрягли, точно скотину, и заставили тащить их по базарной площади. Я вышел, встал с ними рядом и потащил молотилку вместе с ними — вернее, вместо них, потому что все это были сплошь старики да немощные. Ну и попал в немилость… Если б я не уехал тогда, меня наверняка закатали бы куда подальше — так мне и было заявлено. Вот и весь сказ.

Фантазия моя разыгралась, я живо представил себе эту сцену, вписав ее в тогдашнюю историко-социальную ситуацию, и вынужден был признать, что Глемба не просто оказался на высоте, но и проявил немалое мужество. А мужество, как видно, опиралось на его нравственные устои, настолько несовместимые с беззаконием и несправедливостью, что заставили его воспротивиться даже в заведомо безнадежном положении.

Меня умилила было эта история, но тут мысли мои получили новый поворот, и это подтолкнуло меня к дальнейшим расспросам.

— А у вас-то была собственная молотилка?

— Откуда ей взяться у неимущего!

— К тому же вы бывший партизан…

— Да, был я в партизанах. А смолоду надрывался на чужих молотилках, так что среди владельцев не было у меня друзей-приятелей. Только все равно негоже было так изгаляться над ними… Эй, стойте! — воскликнул он вдруг. — Мы проехали нужную улицу.

Я развернулся и вскоре затормозил у старого здания — бывшего доходного дома.

— Кто он, этот человек, к которому мы сейчас едем? — спросил я.

— Я же вам говорил: директор гимназии.

Я распахнул дверцу машины и даже помог Глембе вылезти, что он воспринял с явным удовольствием, по-стариковски покряхтывая. Прежде чем мы успели войти в подъезд, он ухватил меня за рукав пиджака и, понизив голос, доверительно сообщил:

— Когда-то он был директором музея. А еще раньше — заместителем министра. Только вот… дружки его подсидели.

Я с удовольствием принял к сведению, что и на этот раз мы направляемся в гости не к какой-нибудь мелкой сошке.

Низенький лысый человечек с густыми седыми усами и типично профессорской внешностью провел нас в глубь просторной, но неимоверно запущенной квартиры и сердито напустился на Глембу — почему тот не приехал к нему вчера, ведь они условились. Начиная с этой минуты и до самого конца нашего визита он не переставая сердился и кричал — в сущности, вел себя так, как обычно ведет себя Глемба. Зато Глемба терпеливо сносил эти наскоки — как все обычно терпели его собственную воркотню.

Комната была тесно заставлена и захламлена настолько, что мы насилу отыскали, где присесть: обшарпанные кресла были сплошь завалены книгами, альбомами, одеждой и вообще самыми неожиданными предметами.

Неизвестно почему, хозяин принялся бранить электромонтеров, затем обругал правительство, после чего досталось его собственной жене и всем тем, кого Глемба успел или только собирался повидать.

Мы провели тягостные полчаса у злобного старикашки, и я видел, что Глемба тоже облегченно вздохнул, когда мы выбрались наконец из недр полутемной, непроветренной квартиры на залитую солнцем улицу.

— Мы когда-то депутатствовали вместе, — счел нужным пояснить Глемба. — Выдающийся был человек. В парламенте считался лучшим оратором.

— Так вы и в депутатах побывали?!

— А-а, всего две недели… Потом как раз случилась эта заварушка с молотилками, меня из депутатов и поперли.

— Теперь понятно… — тихо обронил я.

— Что вам понятно? — вскинулся Глемба.

— Откуда у вас эта пропасть высокопоставленных друзей.

Глемба ничего не ответил, только пожал плечами, а у меня, должно быть, выражение лица было как у человека, который вынужден поверить в заведомо невероятное.

— Я только одного не понимаю, — сказал я, пытаясь заразить Глембу своим душевным волнением. — Почему вы не выбились в начальство? Почему не занимаете какой-нибудь руководящий пост, не обзавелись приличной квартирой, не пользуетесь благами, какими пользуются все ваши приятели?

— Они-то как раз подбивают меня на это, — буркнул Глемба. — Да только мне ничего такого не требуется. По мне, хороши те условия, какие у меня есть.

И я подумал вдруг: а ведь и вправду невозможно представить Глембу в каких-либо иных условиях! Это его подлинная стихия, поэтому так неподдельно искренна и приятна вся атмосфера, что его окружает. Живи Глемба не в домишке на окраине деревни, будь он генералом или заместителем министра — и он уже не мог бы вести себя так своевольно; вернее, поведи он себя так — и это сочли бы недопустимым.

8

— А теперь куда? — спросил я Глембу, когда мы, покинув сердитого экс-депутата, снова уселись в машину.

— Надо бы еще кое-куда наведаться, — пробормотал Глемба, уставя свои небольшие глазки в какую-то точку улицы. — Да по правде сказать, обрыдли мне эти старикашки… И у вас своих дел хватает.

Я уверял, что время у меня есть и я охотно отвезу его, куда пожелает, но он заупрямился и наконец заявил, что ему пора на вокзал.