Глазами женщины - [3]

Дама с собачкой

Ах, эта новая мода просто обворожительна! Особенно тем, что не успела еще распространиться слишком широко.

Представьте себе, дорогая, нынче модно держать маленьких собачек, лучше всего -- болонок. Ах, это так трогательно -- появиться в гостиной с этакой малышкой на руках! Действует безотказно. К тому же, собачка совершенно незаменима, если в разговоре вдруг возникает пауза. Ну, знаете, эти мерзкие паузы, когда все вдруг понимают, что говорить-то им, в сущности, не о чем и впадают в хандру. Теперь эта проблема решена -- вы просто начинаете ласково болтать с собачкой, играть с ней, спрашивать у всех:"Ну разве не прелесть?" и все такое прочее. Гости умиляются, улыбаются, ваш вечер спасен.

Но самое главное, что у этих милых собачек есть еще одно, тайное, достоинство. Говорят, эта мода пришла из Азии. Вы берете чашку с молоком, ложитесь, раздвигаете ноги и понемножку льете молоко на свои прелести. Да-да, дорогая, прямо туда. А собачка начинает молоко подлизывать. Вот и все. Говорят (сама я, конечно, не пробовала, нет-нет), что это ужасно приятно, а главное, заниматься этим можно чуть не целый день.

Естественно, сперва собачку нужно немного выдрессировать. Я слышала, были случаи -- кого-то покусали. Это, конечно, очень неприятно. Но зато потом вам не понадобится даже молоко -- со временем собачка входит во вкус. На всякий случай заведите двух -- вдруг одна устанет. Кстати, молоко можно лить куда хотите.

Нет, конечно же, не все дамы, которые держат собачек, занимаются такими вещами. Но многие. А самое смешное то, что мужчины даже не подозревают ни о чем подобном. Один граф, говорят, подарил пару таких собачек своей дочери, которая только что вернулась из монастырского пансиона. Ну и слава Богу, что они не знают -- этот вандал, мой муж, выкинул бы Диди в окно, а я так к нему привязалась! Ну, Диди, иди скорей к маме! Ну разве не прелесть?

Вечная вдова

Жизнь моя пуста и горька. Каждое утро, едва проснувшись, я призываю смерть. Но она все не приходит. Если б я знала тогда то, что знаю сейчас, я была бы давно мертва, и, может быть, счастлива.

Встаю и, совершив омовение, надеваю свое белое платье. Ненавижу его, ненавижу! Ни одной краски нет на нем -- только мертвая белизна. Других у меня не будет больше никогда. Украшений, красок для лица, благовоний -всего этого у меня тоже нет и не будет. Вдове не подобает наряжаться. По белому платью каждый издалека узнает ее и спешит свернуть в сторону, чтобы не оскверниться.

Свекровь услышала, что я встала, и кричит из-за стенки, задает мне работу на сегодня. В мою комнату она не войдет ни за что на свете -- после этого ей придется совершать долгий ритуал очищения. Только сыновей не оскверняет мое присутствие, и они могли бы безбоязненно общаться со мной. Но у меня нет сыновей. Поэтому в моей комнате прорубили отдельный выход, и все домашние меньше рискуют случайно встретить меня. Хотя выхожу я очень редко. Все, что нужно для поддержания моего существования, оставляют у двери.

Не так уж много они там оставляют. Мне дают ровно столько, сколько нужно, чтобы я не умерла с голоду. Почти вся пища для меня запретна. Даже соль. Кроме того, примерно два раза в месяц свекровь по лунному календарю определяет дни поста. В эти дни мне запрещено даже пить воду, а спать я должна на голой земле. Так я искупаю свои грехи. Должно быть, у меня немало грехов...

Говорят, это мои грехи причина смерти мужа, и я немногим лучше убийцы. В этой жизни я просто не успела совершить грехов -- ведь я овдовела в четырнадцать лет -- но могла нагрешить в прошлых рождениях. А в довершение всего я совершила еще один гнусный поступок -- отказалась от сати. Сейчас, вкусив вдовьей жизни досыта, я бы этого не сделала. Но в четырнадцать лет так хочется жить...

Жить! Разве можно назвать это жизнью? Но нет никакой надежды, ничто не изменится. Я никогда не выйду второй раз замуж -- это запрещено, да и кто захочет жениться на женщине, которая одного мужа уже умертвила? Я обречена жить так до самой смерти. Я -- вечная вдова.

Эта женщина

Мы ненавидим эту женщину. Но наша ненависть, как и многое другое, ничего не значит для нее.

Город: беспорядочное и некрасивое скопление домов, зной и пыль. Приезжие и события здесь одинаково редки. Всего здесь по одному: одна церковь, одна почта, одна больница, одно питейное заведение. И один дом терпимости, вотчина этой женщины.

Сложно сказать, сколько лет уже она его держит, но никак не меньше десяти. Ей около сорока, и ее подопечные называют ее на французский манер "мадам", настоящего же ее имени никто не знает. Говорят, она со своими "девочками" на дружеской ноге, да и сама не отказывается обслужить клиента, если тот проявляет желание.

Все свои дни она проводит одинаково. До полудня она отсыпается после бессонной ночи. С часу дня и до полуночи ее можно неизменно видеть сидящей перед дверьми своего заведения под выгоревшим полотняным навесом. Она сидит в покойной, ленивой позе, с полузакрытыми глазами и совершенно без всякого выражения на лице. Она сидит так час за часом, не двигаясь, словно языческий идол. Мимо проходят люди, проезжают повозки, пробегают собаки -- она остается такой же безразличной, ни на что не обращает внимания.