Глаза ребёнка - [226]

Паже вернул дневник Рики.

— Ей было четырнадцать лет, — тихо произнес он.

Ухмылка исчезла с лица Рики.

— Сто тысяч, — проронил он. — Наличными.

Паже боялся заговорить и выдать свое волнение.

Ариас истолковал его молчание по-своему.

— Если вы считаете, что она того не стоит, мы могли бы заключить своего рода глобальное соглашение, регулирующее все спорные вопросы.

Крис замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Он напряг мышцы ног и почувствовал удивительное спокойствие.

— Выбор за вами, — продолжал Рики. — Может быть, нам…

Паже вложил в этот удар всю силу, на какую был способен.

Словно электрический разряд пробежал по его руке.

Рики обхватил лицо ладонями и со стоном осел на ковер.

Крис почувствовал, как от боли пульсирует кисть правой руки. Свысока взглянув на Рики, он процедил сквозь зубы:

— За Карло.

Рики все еще не отнимал ладони от лица. Между пальцами струилась кровь.

У ног Паже валялся дневник. Носком ботинка он подтолкнул его в сторону Рики и приказал:

— Дай сюда.

Рики медленно поднял на него взгляд. Нос опух, и из него сочилась кровь.

— Подними, — повторил Паже.

Рики затуманенным взором тупо смотрел на него. Наконец он нагнулся, встал на четвереньки и, подняв с пола дневник, протянул его Кристоферу.

Паже взял дневник и наотмашь тыльной стороной ладони ударил Рики по лицу.

Вскрикнув, Рики неуклюже завалился набок, инстинктивно прикрывая лицо рукой. Паже поморщился от острой боли, пронзившей кисть. Она была как чужая. Рукав пиджака был забрызган кровью.

— Пожалуй, с тебя довольно, — промолвил он.

Глаза у Рики увлажнились от слез. Паже повернулся и, прежде чем направиться к выходу, машинально оглянулся, схватившись за стоявший на столе автоответчик.

Тут он вспомнил, что забыл сказать нечто важное.

— Если бы я уступил тебе, — произнес Крис, — твоя тень вечно маячила бы у нас за спиной. Теперь же ты можешь только гадать, что я сделаю с тобой, если ты посмеешь использовать этот дневник, чтобы испортить жизнь моему сыну или Терри. По правде говоря, я и сам пока не знаю, что с тобой сделаю. Потому что это будет нечто такое, чего до сих пор не мог пожелать ни одному человеку.

Рики наблюдал за ним, замерев на полу в нелепой позе. И только глаза его беспокойно двигались.

— Не надо меня провожать, — сказал Паже. — Оставайся где лежишь. По-моему, такое положение для тебя наиболее подходящее.

Он повернулся и вышел.

Терри долго не могла произнести ни слова.

— Зачем ты пошел туда? — наконец спросила она.

Крис пожал плечами.

— Чтобы поговорить с ним — ты ведь тоже собиралась. Может, чтобы посмотреть, есть ли возможность каким-то образом положить всему этому конец. Разумеется, это была глупость.

Тереза покачала головой.

— Довольно лжи, Крис. Сейчас не время для этого.

Паже молчал.

Она схватила его за плечи, неожиданно вспомнив, что такая же сцена была и в доме ее матери.

— Я только что узнала: моя мать убийца, мой муж надругался над собственной дочерью. Поэтому не води меня за нос — что бы это ни было. — Она устремила на него пронзительный взгляд. — Ты сказал, будто знаешь, почему она убила его. Но ведь тогда ты еще не знал о Елене.

Крис не прятал глаз, но он смотрел на нее так же, как смотрел тем злосчастным вечером, когда у нее отняли Елену.

Постаравшись взять себя в руки, женщина произнесла:

— Я хочу знать все. Ведь ты сам хотел того же.

Паже долго смотрел на нее, не произнося ни слова. Когда он наконец прервал молчание, его голос был ровным и бесстрастным:

— Он хотел, чтобы я купил у него кое-какие сведения.

Тереза кивнула.

— Какой-то журнал — тот, про который говорила Джорджина Келлер?

— Да.

— Где он?

Впервые Крис отвел взгляд. Он посмотрел на потухший камин и направился к нему.

— Здесь.

— Где? Ведь полиция перевернула дом вверх дном.

— Не совсем. — Крис наклонился и надавил на один из кирпичей в облицовке камина. Ряд кладки выдвинулся, обнаружив небольшой тайник. — Человек, который построил этот дом, страдал паранойей, — пояснил он. — А полицейский, проводивший обыск, был слишком молод. Мне удалось отвлечь его внимание.

Терри замерла в напряженном ожидании.

Паже засунул руку в отверстие и достал оттуда тетрадь. Он держал ее перед собой обеими руками, словно сомневаясь, что с этим делать. Затем неуверенно протянул тетрадь Терри.

Она подошла к дивану и села перед светом. Крис остался стоять у камина.

Тереза открыла тетрадь. Почерк принадлежал ее матери. Первая запись была сделана вскоре после рождения Терри.

«Вчера вечером, — писала мать, — Рамон бил меня до тех пор, пока мои крики не разбудили Терезу. Если бы не это, он бы, наверное, не остановился. Когда он отпустил меня, я пошла в ванную, чтобы умыться. Потом поднялась к Терезе. Вскоре она успокоилась. Было темно, а она еще младенец. Она не могла увидеть моего лица».

Глаза у Терри защипало от слез. Ей вдруг захотелось оказаться в прошлом, с той прежней Розой — девятнадцатилетней молодой женщиной, писавшей эти строки.

Одну за другой переворачивала она страницы дневника. О Крисе Тереза почти забыла.

День за днем на протяжении четырнадцати лет ее мать описывала те унижения, которые терпела от Рамона Перальты.

Слова были сухие, словно это писал сторонний наблюдатель. Но Терри понимала: только на этих листках Роза могла выплакать свою душу. Потому что рядом с ней не было никого, кому он могла бы рассказать о мучениях.