Глаза надежды - [7]

— Ты только подумай, — обращал он ладони к небу, — что они делают? Они заводят питомцем, вяжут их, а затем отдают в добрые руки.

— Ну и что? — не сразу сообразила Дина, о чём идёт речь.

— Как, ну и что? Как, ну и что?! Попользовался собакой и за дверь?!

— Ну ведь кто-то же не может себе позволить купить дорогого породистого щенка. И многие не собираются их разводить. Отдают в добрые руки, чтобы кому-то не было одиноко.

— А о собаке не думают?! О её душе не думают?! Сочинили себе, что нету у неё души и стало всё возможно, мол, привыкнет, лишь бы кормёшка была, так что-ли?

— Лёша! Что ты возмущаешься? — старалась утешить его Дина. — Собакам часто бывает лучше, ты же не знаешь.

— Да, действительно, — вспомнил Алексей про своих мопсов, — я был бы очень рад, если бы Джесульке моей и Дарушке было бы лучше. Я с ними и гулять мог не каждый раз, и особенно-то воспитанием не занимался.

— Ну вот, а им нужна дисциплина. Не очеловечивание, а дисциплина; дисциплина стаи.

— Речь-то не об этом. Речь о заводчиках, которые срывают куш, не малый куш. Собака их кормит, она их содержит. И вдруг, когда уже не может вязаться, становится не нужна. Она же не понимает, почему она уже не нужна.

Дина молчала, пытаясь представить собачье понимание.

— Тебе легче согласиться со своею совестью, — продолжал Алексей, — что собака ничего не понимает. Ну что же, соглашайся. А я за два с половиной года кое-что узнал об этих заводчиках, этих профессионалах во плоти.

— Что же ты узнал?

— Посмотри, как они живут? У всех страшно искалеченные судьбы. У кого родственники болеют, кто сам как ходячий труп.

— Ну это не серьёзно.

— Нет, серьёзно. Я не про простуды говорю сейчас. Существуют болезни без диагноза, неизлечимые.

— Ну о чём это может говорить?

— Мне это говорит о персте Божием. За искалеченные судьбы собак заводчик будет расплачиваться уже в этой жизни.

— Любой заводчик? Неужели любой заводчик?!

— Нет, конечно. Не каждый же избавляется от своего питомца, когда тот не может приносить доход. Они только связи с этим не видят, хотя некоторые признавали справедливость подобных наблюдений.

Дина на миг задумалась, очевидно, стараясь припомнить что-нибудь подобное. Припомнила. Сравнила. Подумала про себя: «Пожалуй в этой теории что-то есть, — но вслух согласиться не решилась, — подумаю ещё».

— А я? — произнёс Алексей задумчиво. — А я не заводчик, я просто был хозяином. Меня выбрали и я стал им.

— Думаешь о них? — тихо спросила Дина.

— До сих пор… — ответил Алексей, отворачиваясь. — Как же не думать? Где они? Как?

— Наверное, лучше, если бы они поскорее забыли о тебе.

— Да, я и сам этого желаю безмерно. Но какое-то чувство беспокойства не даёт утишиться.

— Время лечит.

— Время… — задумчиво произнёс Алексей. — У меня тысяча фотографий, но они без души.

— Тысяча?!

— Да, я ведь тогда в музей как раз пришёл, когда Джесульку завели. А здесь этот цифровик. Вот я и снимал их жизнь, не думая, каким грузом всё это окажется. Тяжёлые файлы…

* * *

Варкуша прочитал весточку от Сизарика и замер. В Новосибирске произошла страшная трагедия. Всё поголовье мопсов заразилось каким-то неизвестным вирусом и погибло буквально на глазах несчастных заводчиков. Страшнее всего было узнать о судьбе Валарика. Он-то как раз ни чем не заразился. Удивительно, но ему ничто не угрожало в этой ситуации.

За всё время своего пребывания на новом месте, а это почти четыре месяца, он уже забыл про маму Джесси и про сестрёнку Дарушку. Он забыл их в раннем возрасте и это хорошо, это естественно для щенка. Здесь, в новой семье, он нашёл себе подругу-мопсика, которую очень полюбил.

И вот хозяева, уже сбившиеся с ног от постигшего их несчастья, могли надеяться лишь на чудо, что хоть кто-то выживет из их домашнего питомника. Но… Страшное удивление испытали они, придя однажды домой. Их девочка умерла, чуда не произошло и болезнь приняла ещё одну жертву. Но Валари?! Ему-то ничто не угрожало!!!

Он лежал бездыханным, обняв лапками свою любимою.

— Я не могу это им сообщить, — говорил Сизарик своему другу.

— Боже! — воскликнул Варкуша. — А я тоже никому не скажу.

* * *

Грустные глаза Джесси, смотрящие в никуда из-под дивана, медленно приподнялись и сфокусировались на карнизе. Какой-то шорок привлёк внимание её одну. Шарпик приспокойно посапывал в хозяйской кровати и изредко облизывался. Сейчас ему во сне подают второе.

— Ты кто такой будешь? — спросила про себя Джесси, пристально всматриваясь за окно.

— Сизарик.

— А, почтальон.

— А как ты догадалась? — удивился голубок.

— Разве мопсы не отличаются умом? — подумала Джесси и снова безразлично опустила свои глаза в пол.

— Хватит грустить, малышка! — встрепенулся Сизарик.

— Почему ты называешь меня малышкой? Так называл меня только один из человеков.

— А я так и сказал, что вижу, как ты думаешь о нём.

— Думаю? Только ли думаю?!

— И тоскуешь, и грустишь…

Грустные глаза Джесси снова приподнялись. Сизарик замер там, на карнизе, и пристально всматривался сквозь стёкла вглубину комнаты. Нет, двойные рамы мешали отчётливо разобрать обстановку. Между тем, мысли мопса доходили до него с удивительной ясностью.

— Я знаю, чего ты хочешь, но возможно ли?