Глаза лесной чащи - [5]
А Сухову не приходилось останавливаться в своем бывшем жилье. Он проходил у того местечка, да ночевать не случалось.
Но как-то под вечер, когда он возвращался из очередного обхода, надвинулась осенняя непогода. Небо налилось свинцом, и тучи словно придавили горы. Все помрачнело, началась гроза. Ближе и надежнее, чем этот домик, укрытия не было. Там можно переждать ненастье, а если оно затянется, и заночевать.
Едва лесник переступил порог, как на домик обрушился дождевой вал. В комнате потемнело и зашумело, как на водяной мельнице. Вскоре за окном с нагорной стороны все залило, а за глухой стеной на низкой ноте завыла река.
Обычное время ливней - конец лета, а в октябре Сухов такого не ожидал. Он вскипятил чай, поужинал. О возвращении домой нечего и думать. Ливень то слабел, то усиливался. Прилег на полу и, усталый, согретый ужином, крепко уснул.
Во сне чудились крики, похожие на детские, но он не мог пробудиться. Только когда кто-то царапнул его руку, он открыл глаза. Пошарил вокруг - никого. Встал, прислушался. Дождь уже не шумел, но за стенами что-то угрожающе хлюпало, а домик скрипел, как будто перемещался.
Бросился к двери, толкнул - не открылась. Приналег плечом - не подалась. Необъяснимая ловушка! Потом, подбежав к окну, он увидел в свете молнии большой грязевой поток. Обожгла догадка - плывун! Не оставалось сомнений: мощный сель шел вниз на каркасный домик, сняв его с каменных подставок. Но куда? К пропасти, в речной поток! Сколько еще до края? Десять или, может быть, два шага? Страх, которого он еще никогда не ощущал с такой силой, сковал тело, остановил мысли.
В эти секунды у его ног вдруг мяукнула кошка. Сухов вздрогнул и пришел в себя. Чиркнул спичкой.
- Мушка? Ты? - Он схватил ее, холодную и влажную, на руки, вышиб плечом боковую раму и выпрыгнул в клокочущую слякоть.
Перед ним сказочными чудищами копошились бревна, камни, коряги, напирая друг на друга и глухо скрежеща. Он побежал, огибая при свете коротких молний наиболее опасные места. Ноги грузли выше голенищ, их точно всасывала в себя крупнозерная жижа.
Но-вот напор грязи ослаб. Самое страшное осталось позади. Уже на твердой земле он услышал сильный треск и грохот. Обернулся. Подождал очередного сполоха. И уже не увидел ни домика, ни сараев - сплошь бугрилась серебристая жижа. Задержись он в комнате минут на пять, не стоять бы ему здесь, в безопасности.
Пошел к скалистому гребешку по вьючной тропе. Там он знал нишу, похожую на беззубую пасть. Если снова польет, в ней можно спокойно отсидеться.
В сапогах хлюпала студеная жижа, болела ушибленная о камень нога, сердце отчаянно колотилось. Страх постепенно отдалялся. Он подумал: «Быть бы мне под обломками дома, если бы не кошка. Ах ты милая моя Муха! До чего же разумными, оказывается, бывают животные». И он впервые понял, как несправедлив был к ней. Да и не только к ней.
Устроился под скалой. Заговорил с кошкой, поглаживая ее потеплевшую спину:
- Прости, Муха, за все! С того чертова кота на всех вас обиду перенес. Ясно, по глупости. Вон ты какой оказалась! Больше не обижу и не оставлю.
Кошка вытянула шею, навострила уши во тьму. Потом начала рваться из рук. Он отпустил ее на з amp;млю. Какое-то время, она постояла у его ног. Затем не спеша пошла во мрак ночи и растаяла в нем.
- Муха! Мушка! - позвал ее Сухов.
Но она не отозвалась, не вернулась.
И он подумал: «Не простила… Спасла, а обида осталась. И Юрик не прощает - три месяца скрытничает. Поделом мне, заработал. Задурил мне голову тот дикий разбойник».
Больше о Мушке никто ничего не слышал. А у Суховых жила другая кошка, Ласка. Но уже не такая умная, какой была Муха.
ЗАЯЦ, КОТОРЫЙ СМЕЯЛСЯ
В том году они были у зайчихи первыми. Он, которого люди потом назовут Веселым, и его сестра - слабенькая и потому, наверное, слишком пугливая.
Он был не по возрасту крупным, выносливым и находчивым. Через две недели после рождения начал ради забавы перепрыгивать ручей, что журчал в камнях перед их жильем. Шлепнулся в воду, дрожал от утренней свежести и все-таки научился брать препятствие. А еще через несколько дней он уже не отставал от матери, спасаясь от преследования шакала, и, почти как она, делал прыжки в стороны и на высокие камни.
А сестра этого не могла. Скоро уставала в беге, в изнеможении припадала к земле. И однажды оказалась в беспощадных зубах лисицы. Веселый долго помнил ее отчаянный вскрик и трусливое бегство матери, которую того утра больше не видел. Теперь он был оставлен на произвол судьбы.
В первый самостоятельный вечер, когда лес огласили птицы, он выбрался из-под родительского пня на зеленую поляну. Пробежал разок и присел. Невесело с пустым желудком. Попробовал травку, красивую на вид и сочную,- обожгла язык, пожевал другую - потянуло ко сну. Подремал в траве, хотя это было так неосмотрительно. К утру отыскал вкусные веточки, которые ел с матерью… И полезное, и вредное, и опасное - все надо испытать и запомнить. Иначе - не жить.
Потом к двум заботам - о пище и о серой шубке - прибавилась еще одна: жажда общения. Этого почему-то не получалось. Подбегал он к какому-нибудь собрату, а тот, едва взглянув на него, подскакивал и уносился прочь. Иногда обиженный Веселый настигал неучтивого зайца, кусал, и тот удирал еще быстрее.
