Глаза Фемиды - [3]

Однако жизнь человеческая вообще, и охотника в особенности, чревата самыми неожиданными и коварными поворотами. На одном из них, особенно чреватом и коварном, «газон» не вписался в колдо­бину, его занесло, закрутило, подбросило и перевернуло кверху брю­хом на хлипкие дуги брезентового верха, в глубокую сухую канаву, где он еще немного побрыкал колесами и затих мотором. Незамедли­тельно вслед за этим, из-под порванного тента на божий свет показал­ся петух, которому ситуация явно понравилась, поскольку он поскреб когтем влажный песок дороги, гордо выпятил грудь и весело заорал на весь лес: «Криминал!» На зов предводителя из прорехи выбрались еще семь хохлаточек и не торопясь, как шалавы на бульваре, приня­лись прогуливаться поблизости, в явной надежде, что петух отойдет от шока и на радостях пожелает потоптать какую-нибудь куричонку вне очереди и графика. Но недаром считается, что куриный ум - это куриный ум, и не более того. Откуда было догадаться хохлаточкам, что на их беду старая кляча колхозного зоотехника Прохора Варла­мыча притащит его к этому же повороту. В душе, видимо, художник, Прохор Варламыч придет в неописуемое возбуждение от открывшей­ся ему живописной панорамы с перевернутым на смятые дуги везде­ходом и праздно гуляющими вокруг него курицами. Несмотря на глу­бокое похмелье, зоотехническое образование Прохора не позволило ему перепутать вполне колхозного вида куриц с единолично бродячи­ми куропатками. А потому он осадил дежурную по конюшне кобылу Зорьку, приказал ей не двигаться (как будто она была на то способна) - очевидно из того озорства, на которое способны только зоотехники да деревенские гармонисты при виде засыпающей на ходу полужи­вой животины, привязал уздечку за кардан перевернутого «газика» и вежливо поинтересовался, как лежится под машиной охотникам до общественных курей. Охотникам, упрессованным под тентом, навер­ное, лежалось не очень мягко, потому, что они взмолились о помощи, обещая расплатиться за нее в ближайшем же магазине.

Зоотехник огорчился за неудачников, так неосмотрительно истра­тивших жидкий боезапас, припомнил, что до ближайшего магазина в котором есть или может оказаться, километров сорок, а то и больше и огорчился снова, еще того сильней. А когда вспомнил про сезонный «сухой закон», то и вообще расстроился. А так основательно огорчив­шись, он вознегодовал на расхитителей социалистической, хотя и бро­дячей по лесу, но собственности и пришел к выводу, что и воспиты­вать и выручать их в одиночку крайне неразумно и неосмотрительно. Тем более, что в телеге лежали три мешка только что уворованного комбикорма, для посторонних глаз не предназначенные. «Счас, выру­чу», - пообещал он узникам «газона», отвязал кобылку, свистнул на прощание и уехал разгружаться и за подмогой. Через некоторое вре­мя, которое охотничкам показалось вечностью, он вернулся с полной телегой краснорожих мужиков, которые привычно ловко переловили в мешок хохлаток и их краснобородого предводителя и только потом перевернули на колеса «газон». Ко всеобщему удовольствию под ним все оказались живы, хотя и изрядно помяты, но не изувечены.

«Ага! - обрадовались деревенские. - Теперь понятно, куда птице- поголовье колхозной фермы улетучивается. И по скольку раз на дню вы за курями наезжаете?» Городские, несмотря на свой не внушаю­щий доверия побитый вид, ПЫТАЛИСЬ БЫЛО ОПРАВДЫВАТЬСЯ. Но городскому, даже когда он в шляпе и в галстуке, в деревне веры нет. А уж когда он в телогрейке и куриных перьях, да при наличии полного мешка живых улик то и вовсе. Вдобавок ко всему, сторож Никодим просто парил вокруг задержанных соколом, уверяя, что дав­но их приметил, выслеживал, но только догнать не успел из-за того, что Прохор на кобыле его опередил, и машину похитителей он знает как облупленное яичко, а потому требовал, хотя и не смертной казни для расхитителей, но сурового и справедливого милицейского про­токола. «В протокол их занесть, чтоб знали. И все тут, а потом под суд и по семь лет расстрела каждому». - горячился Никодим. Ему сочувствовали и соглашались, что протокол нужен.

Однако, протокол дело долгое и не каждому доступное. Пока вы­зывали участкового, пока он приехал, то да се, задержанных разме­стили в сторожку на птичнике под охрану Никодима, который очень сокрушался, что злодеи отдыхают на его хорошо обжитом топчане, в тепле и удобстве, а он, можно сказать от этого пострадавший, сна­ружи под солнцем и ветром, еще их же и охраняет. От непривычного дискомфорта, а может, от чего другого, у Никодима разлилась желчь и он проникся к своим подопечным не то, чтобы неуважением, а хуже того - недоброжелательством, какое иногда возникает у пожилых лю­дей, если их неосмотрительно вытянуть из насиженного угла. Воз­можно такое же недоброжелательство, вкупе с неудачно сложивши­мися знаками зодиака и остервенением, которое иногда возникает у мужиков по понедельникам, подвинули прибывшего к месту проис­шествия участкового составить такой исчерпывающий протокол за­держания с поличным, что у незадачливых охотников не возникло никаких сомнений, что придется им от двух до пяти лет покукарекать за металлической сеткой и колючей проволокой, подобно колхозным курам, и на таком же скудном пайке. С той только разницей, что у колхозных петухов под боком всегда шевелятся курочки, а в том ку­рятнике, куда участковый обещал поместить расхитителей колхозной собственности, сплошь одни бойцовые петухи, да и то все стриженые. Поневоле запоешь «Разлуку» или «Матушку-репку».