Глаза цвета неба - [52]

Вперед вышел бородатый мужчина, богато одетый, с золотым обручем на голове.

— Я византийский посол и требую встречи с …? Кто у вас главный?

* * *

Ногай неспешно ехал на коне после осмотра тумена Тоpгула. Много жалоб приходило на него, надо было самому убедиться. Взор его уставший невольно тянулся туда, где вдали виднелась синяя полоска моря. Вот уже два месяца вестей от Насти не было, ему хотелось рвануть к ней за край этого моря, но теперь он стал ханом, и более не принадлежал себе всецело. После того, как Великий хан Менгу-Темир своим повелением признал его и назначил бекелярбеком наследника, он сразу же ушел со всеми своим людьми из столицы. Уже в походе стали появляться проблемы. Ржавые котлы, недостаток амуниции, отсутствие запасной пары обуви у каждого второго — все эти мелочи требовалось решать, иначе они обещали перерасти в коллапс. Воины стаптывали ноги в кровь, тем, у кого был конь, было легче. Остальные же волочились и отставали длинной цепочкой все дальше и дальше от основного войска. Котлы отряды Тоpгула сдавали в наем, брали за это половину навара, нередко выгребая лучшие куски. Идти с таким войском воевать было рискованно. Тут-то и припомнились ему уроки Менгу: Ногай стал налаживать отношения с соседями. В Булгарии шла междоусобица, он встретился с одним из братьев, претендующих на власть, пообещал поддержку. Отправил послов эмиру Самаркандскому и заручился их поддержкой. Обещал поставить тысячи две в случае необходимости, в обмен на кожи. Направил он людей и в Константинополь, послов — к императору, людей — осмотреться по городу. И лишь одному верному нукеру дал письмо снести в дом Тимофеевых. «Жду тебя до конца лета за краем моря». Время шло, но отправленные им люди из Византии не вернулись назад. Он, решая множество проблем, каждый день тревожился думами о ней.

— Хан Ногай! Не серчай за дурные вести! — пред ним, склонившись на одно колено, стоял Сагнак, вестовой. Его семья приютила Ногая, когда тот возвращался в столицу, и бекелярбек не забывал и выделял юношу.

— Говори.

— На наших храбрых воинов напали подлые шакалы, прибывшие с большой воды. Вели речи дерзкие. Говорят, средь них посол Византийский.

* * *

Сашка видел Ногая издалека, но узнал сразу. Красиво переливаясь на солнце, блестела пластина доспеха, глаз левый был перевязан повязкой, как к нему подбежали ордынцы, подвели посла византийского. О чем они разговаривали, слышно не было.

Санька Тимофеев все пытался прорваться и кричал:

— Ногай! Ногай! — но голос его тонул в общем гаме. Потом он получил удар палкой в спину и кричать перестал. Стал просить охранявшего воина, мол, ценное знает, но скажет только Ногаю. Снова получил палкой.

— Какой он тебе Ногай?! Он хан! Властитель данных земель по милости Великого хана Менгу-Тимира, да пошлет ему Небо долгую жизнь. Хан Ногай, бекелярбек сына Великого хана, Второй человек в Орде, а ты: «Ногай, Ногай». Ещё тебе палок, чтоб вел себя почтительно?!

— Прости мне мое неразумение. Я знал Ногая как храброго воина, исходившего много земель, покорителя крепостей, знаю, что в Египте он был и в Армении. Не знал я, что стал он ханом, проведи меня к нему! И ты увидишь, как он возрадуется и щедро одарит тебя.

Александр Тимофеев в дороге быстро подружился с охранявшими его воинами. Он рассказывал им про поход, как неожиданно войска Ногая прошли горы и вышли аккурат с востока крепости, чего никто ожидать не мог, так как горы считали непроходимыми. Один из воинов, что тоже был в том походе дивился, откуда этот славянский парень знает такие подробности. Сашка считал, что все получается как нельзя лучше: еще немного, и он сможет поговорить с Ногаем, только Фрол держался на стороже и среди всех этих ордынцев чувствовал себя неуютно:

— И зачем только было плыть так далече? Сгинуть можно было и дома.

— Не ворчи, Фрол. Вот сейчас придем в лагерь, и ты увидишь, как он меня примет!

К большой равнине они вышли ближе к вечеру. Куда не брось взор, все было покрыто разномастными юртами. На окраинах стояли простые навесы, либо пыльные, как попало сколоченные юрты, покрытые, где наполовину, где с заплатками, но отрока со стариком вели все дальше, и шатры становились белее и богаче.

Белую юрту Ногая, украшенную каменьями, охраняли у входа с десяток нукеров. Остановившись возле них, охранник Сашки завел далекий, как ему казалось, вроде ничего не значащий разговор. Сашка мялся в нетерпении с ноги на ногу, веря, что вот-вот позовут. Но разговоры кончились и его вместе с Фролом повели назад, на край лагеря.

— Стой, подожди, а как же я?! Ведь у нас уговор был!

— Иди давай, — почему-то посуровев ответил воин, чье дружелюбие словно рукой сняло.

Тут из соседнего красивого шатра, богато украшенного конскими хвостами и покрытого белым войлоком выбежал мальчонка лет трех, одетый в зеленый, расшитый золотом шелковый халат, подбитый по краю мехом рыси. На голове его была небольшая квадратная черная шелковая шапочка. Процессия с пленником остановилось, воины опустили головы. Один огородил пленного копьем, второй встал за спиной и знаком показал, мол, молчи, тихо. Ребенок бежал мимо них, совершенно не обращая внимания, он пытался ухватить за хвост молодого пса, привыкшего уже к таким играм.