Глаза цвета неба - [16]

Нет, все же, Господь бережет. Послышались шаги на палубе и голоса.

Пришел Архип с Никиткой и хмурым рябым мужиком лет пятидесяти, с густыми бровями. Одет тот был просто, но чисто.

— Это Валко, он скотник.

Валко поклонился. Разбинтовав, осмотрел глазницу.

— Надо вырезать. Есть нож? — деловито заметил Валко. Настя подала.

— Хороший кинжал. Сойдет, — Валко подошел к жаровне, обмотал рукоять, стал накалять острие. — У нас тут зимы бывают лютые, а живем бедно. Скотины мало. Ее если прирежешь сразу, так потом до весны не дотянешь. А ведь по весне еще пахать надо.

Нож стал краснеть. Пора.

— Держите его крепко, чтоб не дергался, особенно голову, — скомандовал Валко.

Валко раскаленным ножом начал чистить раненый глаз, убирая рассеченные жилы и вырезая загноившееся. Ногай застонал в бреду и агонии…

* * *

Алексис с Егором зашли посмотреть на Ногая. Внимательный к деталям, Алексис обратил внимание на богатое кольцо ордынца. Хмыкнул. А вот на пальце у Анастасии Тимофеевны кольцо пропало. Надо бы порасспросить.

Ногай бормотал имена, среди незнакомых всплывало имя Насти. Это резало слух Егору, коробило и злило. Он вышел на палубу корабля рассерженный. Облокотился на бортик, смотря на волны. За ним подошел Алексис, происходившее его наоборот забавляло.

— Ну, поздравляю, брат Егорий, нашел батю!

— Заткнись.

— И, главное, все имя твоей матери называет. Я не помню имя своей подружки на следующее утро. А здесь? Тебе на кажется это странным?

— Про тебя — нет! Это вполне в твоем духе. И подружки у тебя соответствующие!

— Ох, ох, какой сердитый! Только на меня зря срываешься. Ты вот мне скажи, куда кольцо твоей матери делось? Она же с ним не расставалась, — Егор тоже обратил внимание, но не придал значения. Мало ли, сняла. Алексис, видя озадаченность, Егора продолжил — Ты его вроде как невесте своей хотел подарить. Вроде как, фамильная ценность. А теперь что дарить будешь?

— Не твоя забота.

Алексис лишь усмехнулся и покачал головой.

* * *

Лишь на вторые сутки после прижигания, когда уже полным ходом шел их корабль в Константинополь, Ногаю стало лучше. Жар немного отступил. Он ненадолго пришел в себя. Открыть почему-то смог только правый глаз. Потолок, стены качались. Его замутило. Злые духи вертят его, словно в колыбели. Голова раскалывалась, как будто тысячи кинжалов разом воткнули в висок. Ныла грудь и горело плечо, руки, словно налитые железом, не поднять. Да что же это с ним?!

— Кажется, он приходит в себя, — услышал Ногай незнакомый мужской голос. Где же он? Неужели, враг захватил его?

Подошла женщина. Нет, не может быть! Это она! Настя! Эти глаза он узнает, где бы ни был, они давно стали его наваждением. Настя. Не, это не правда! Откуда ей быть здесь?

— Ногай, — позвала она.

Он не ответил. Язык, казалось, не слушался его. Вырвался лишь то ли вздох, то ли стон…

— Тихо, не волнуйся. Все хорошо. Ты очень сильный, ты выдержал! Дальше будет легче.

Ногай все всматривался в ее лицо. Нет, это все ранение, это все обман, воображение играет с ним злую шутку. Он уже видел такое в жару в Египте, когда кажется, что озеро совсем близко, а на самом деле, нет там ничего. Но ему все равно, пусть обман. Он крепко сжал ее руку, ему стало спокойно, и он опять ушел в забытье.

Глава 8

Ты сегодня не властен над завтрашним днем,

Твои замыслы завтра развеются сном!

Ты сегодня живи, если ты не безумен.

Ты — не вечен, как все в этом мире земном.

(Омар Хайям)

«Сегодня ты на коне, и перед тобой открыт весь мир, а завтра ты немощен, беспомощен и заперт, словно с сундуке, в четырех стенах. За что Аллах посылает мне такое? Я был слишком самонадеян в своих планах? Всевышний решил смирить меня?»

Ногай пришел в себя и изучал светлую, просторную комнату. Ставни окна были широко раскрыты. Струился теплый свет. Ногай пытался понять, где он. Он не в шатре, значит, не дома. Где?

Похоже, на нем было много ран. Левый глаз и голова, плечо, живот были обмотаны туго кусками ткани. Плохо. Очень сильно болела голова. Слева стучало в виске. Казалось, словно вся левая часть лица немела от этой боли. Это мешало сосредоточиться и подумать. Мысли его блуждали. Тело ныло. Он оперся руками на кровать и попытался встать, но руки его ослабли, а тело, словно чужое, не хотело подчиняться. Это злило. Он не привык просто лежать. В голове всплыли слова «Кусок мяса» Это он кусок мяса! Как же он жалок. Человек, двигающий тумены, не мог подчинить собственное тело.

Чем закончилась битва? Мы отступили. А дальше? Сколько людей смогло уйти? И как далеко? Встретилась ли разделенная армия? Был ли дан ответный бой подлым болгарам?

В комнату вошел мужчина с лоханью и тряпкой. На вид лет сорока, может, пятидесяти. Славянской внешности. Булгарин? Русич? Кажется, он его уже видел. Там, где качались стены. Там была Настя, и он принял это все за виденье. Но сейчас этот, сердито глядящий на него человек, был реален.

— Пить, — хриплым, словно не своим голосом, cпросил Ногай.

Фрол налил воды из кувшина в глиняный стакан. Дал отпить Ногаю.

— Где я?

— В доме купца Тимофеева, — ответил ему хмурый Фрол.

— Булгары проиграли?

— Что?

«Он, возможно, не знает. Или не скажет. Или он с ними заодно. Надо быть осторожнее». Он поджал губы. Спросил снова: