Глаз в пирамиде - [17]

— прошептал он.

— Господи, — повторила она. — Сколько раз я кончила? Саймон улыбнулся.

— Я не из тех мачо с анальными комплексами, которые ведут учет. Думаю, около десяти-двенадцати раз.

— Господи. А эти видения. Что это было? Это ты так влиял на мою психику или дело в траве?

— Лучше расскажи мне, что ты видела.

— Значит так. У тебя над головой было что-то вроде нимба. Большого голубого нимба. А потом я увидела такой же нимб и у себя, и он состоял из разных голубых точечек, которые кружились и извивались. А потом все пропало. И появился свет. Чистый белый свет.

— А что, если я бы тебе сказал, что у меня есть друг, дельфин, и он всегда обитает в этом беспредельном свете?

— Перестань меня разыгрывать. До сих пор ты был такой милый.

— Я тебя не разыгрываю. Его зовут Говард. Я могу устроить тебе с ним встречу.

— С рыбой?

— Нет, крошка. Дельфин — не рыба, а млекопитающее. Такое же, как ты или я.

— Слушай, мистер Саймон Мун, или ты самый большой умник из всех, кого я знаю, или самый большой дурак. В самом деле. Но этот свет... Господи, я никогда не забуду этот свет.

— А что произошло с твоим телом? — невинно спрашивает Саймон.

— Ты не поверишь, но я не знала, где мое тело. Даже во время оргазмов я не знала, где находится мое тело. Все превратилось в сплошной... свет...

ROCK ROCK ROCK AROUND THE CLOCK TONIGHT...

Покинув Даллас в тот достопамятный полдень 22 ноября 1963 года, человек, воспользовавшийся именем «Фрэнк Салливэн», прошмыгнул мимо Маккорда и Баркера в аэропорту, и его мысли не омрачили дурные предчувствия о грядущем Уотергейте. (А на Травяном холме фотографируют Говарда Ханта; позже этот снимок попадет в папку к нью-орлеанскому окружному прокурору Джиму Гаррисону по кличке «Веселый зеленый великан». Впрочем, Гарри-сон так никогда и не приблизился к истине хотя бы на расстояние светового года...)

— Сюда, кис-кис-кис, — зовет Хагбард.

Но сейчас мы снова возвращаемся обратно, в Лас-Вегас второго апреля. Шерри Бренди, урожденная Шарон О'Фаррелл, вернувшись домой в четыре часа утра, застает в своей гостиной Кармела. Ее это не удивляет; он часто наносит такие неожиданные визиты. Судя по всему, он обожает вторгаться на территорию других людей, словно какой-то гадкий вирус. «Дорогой», — воскликнула я, бросившись к нему с поцелуем, как он любил. «Чтоб ты сдох», — подумала я, когда наши губы встретились.

— Клиент на всю ночь? — небрежно поинтересовался он.

— Да. Один из ученых, которые работают тут в пустыне, хотя все мы делаем вид, что не подозреваем об их существовании. Ненормальный.

— Он хотел чего-то особенного? — быстро спросил Кармел. — Ты повысила тариф?

Иногда мне кажется, что у него в глазах вместо зрачков долларовые знаки.

— Нет, — говорю я, — он просто хотел переспать. Но потом меня не отпустил. И всю ночь трепался. — Я зеваю, оглядываясь на хорошую мебель и хорошие картины, выдержанные в одной розово-сиреневой гамме, и все было бы поистине прекрасно, если бы не эта гнусная тварь, сидевшая на моей тахте и похожая на голодную дохлую крысу. Мне всегда нравились красивые вещи, и вообще я, наверное, могла бы быть художницей или дизайнером, если бы не злая судьба, которая всегда подкладывала мне свинью. Боже, кто сказал Кармелу, что голубую водолазку можно носить с коричневым костюмом? Честное слово, если бы не женщины, мужчины всегда ходили бы в таком виде. Так мне кажется. У них нет чувства прекрасного. Пещерные люди, беглые рабы, одно слово, мужичье.

— Этот тип — большой умник, — говорю я, чтобы отвлечь внимание Кармела и не дать ему начать очередной допрос с пристрастием. — Он против фтора в питьевой воде, и против католической церкви, и против педиков. И считает, что противозачаточные пилюли нового поколения еще хуже прежних, и вместо них я должна пользоваться диафрагмой. Боже, у него есть свое мнение обо всем на свете, и мне пришлось все это выслушать. Ну и тип.

Кармел кивнул.

— Все ученые — придурки, — сказал он.

Я стянула через голову платье и повесила его в шкаф (красивое зеленое платье с блестками; новый фасон, в котором мои соски торчат наружу сквозь маленькие дырочки. Лично для меня это сплошной геморрой, поскольку они постоянно натираются и опухают, но это очень возбуждает клиентов, а я всегда говорю, что в нашем деле главное — это терпение. Хочешь иметь деньги в этом сучьем городе с его сраной удачей, девочка, у тебя есть только один путь — терпеть и давать) и поскорее схватила халат, пока старый хрен не решил, что настало время для его еженедельного французского секса.

— У него классный дом, — говорю я, чтобы отвлечь внимание этого говнюка. — Он может жить не на базе, потому что он слишком важная шишка для всяких там правил и предписаний. Дом красивый. Стены из красного дерева, отделка цвета жженого апельсина, и все такое. Классно. Но он это ненавидит. Ведет себя так, словно в доме обитает призрак графа Франкенштейна. То и дело вскакивает и выглядывает в коридор, словно кого-то боится. Кого-то такого, кто ему голову откусит в один миг. — Я решила немного раскрыть верхнюю часть халата. Либо Кармел все-таки возбудился, либо он хочет чего-то другого, а