Конан любил хищных зверей. Его восхищали огромные кошки со сверкающими пятнистыми шкурами. И уж тем более ему не хотелось бы убивать самку леопарда — ведь тогда погибнут и детеныши.
Но превращаться в корм для них Конан не намеревался. Как бы хорошо он ни относился к зверям, собой киммериец дорожил несравненно больше. Поэтому он вытащил из ножен меч и приготовился отражать возможную атаку.
Однако зверь, который напал на него, не был самкой леопарда. Это было огромное животное, похожее на гиену, но размером с тигра. В отличие от прочих гиен, оно охотилось в одиночку, а не стаей. У него были огромные челюсти и гигантские, как плошки, горящие глаза.
Конан почувствовал, как волоски на его загривке поднимаются дыбом. Все его варварские инстинкты вопили о приближающейся опасности.
Он прислушался: в лесу вдруг стало тихо. Мяуканье котят перестало доноситься из логова леопарда. Самка леопарда скрылась; ее бесшумной поступи больше не было слышно — а прежде Конан не то улавливал едва заметное шевеление травы и затаенное дыхание дикого голодного зверя. Даже ночные цикады — и те умолкли.
Приближался некто грозный, кого боялись все.
Этот не боялся издавать звуки. Он ломил через джунгли как хозяин. Ветки трещали под его поступью. Приглушенное рычание вырывалось из его глотки. Конан чувствовал запах, от него исходящий, — запах падали.
Гиена, только очень большая и охотящаяся в одиночку, без стаи.
Конан поднял меч и приготовился защищаться.
Таких животных он прежде никогда не видел. Монстр, вылетевший на него из чащи, был поистине огромен — больше крупного тигра. Челюсти его были распахнуты, лунный свет играл на шкуре: гладкая, ярко-желтого цвета, с длинным лохматым гребнем вдоль всего хребта. Хвост чудища, голый и вытянутый, как палка, дергался в экстазе: монстр предвкушал добычу.
Зверь прыгнул. Конан едва успел отскочить в сторону, таким стремительным оказался это бросок. Даже удивительно — киммериец не ожидал от ночного противника подобной прыти особенно если учитывать гигантские размер его тела.
Озлобленно рыча, зверь повернулся к шустрому сопернику. Теперь хвост сильно бил по земле, поднимая какую-то удивительно едкую пыль.
Должно быть, в опавших листьях веками копились споры какого-то болезнетворного грибка. Конан внезапно начал чихать. Глаза его залило обильными слезами, он едва мог различать чудовище перед собой.
Превозмогая неожиданную коварную болезнь, варвар все же нашел в себе силы обороняться. Зверь припал к земле и испустил долгое глухое рычание. Его огромные когтистые лапы взрывали листву, оставляя глубокие борозды во влажной мягкой почве.
Прижавшись к земле грудью, зверь рассматривал Конана холодными злыми глазами. Он искал слабое место своей будущей добычи. И совершил новый прыжок.
Конану удалось отклониться в сторону, но на сей раз зверь был осмотрительнее: еще в воздухе он растопырил лапы, так что, падая на землю, он все же успел задеть быстрого человека и повалить его вместе с собой. Конан ощутил резкую боль в плече: коготь вспорол кожу. Зловонная пасть надвинулась на киммерийца. В ярком лунном свете Конану хорошо виден был каждый зуб в чудовищной челюсти.
Но страшнее всего были, пожалуй, не зубы и не когти монстра, а его глаза. В них светился холодный, почти человеческий разум. Вполне осознанная ненависть горела в его взоре, когда он смотрел на человека, которого готовился убить.
Должно быть, множество людей погибло этим жутким образом, в челюстях монстра. И все они перед смертью встречались с его осмысленным взглядом и пугались еще больше. Страх был тем чувством, с которым они уходили из жизни.
Конан ощутил, как в нем вскипает ненависть. Киммериец — вовсе не то, что изнеженный вендиец с древней, многократно разбавленной кровью в жилах. Нет, кровь Конана — это молодое вино, легко ударяющее в голову! Конан был таким же диким и свирепым, как этот огромный зверь, обитающий в глуши вендийских джунглей.
В горле варвара зародилось рычание. Он чуть повернулся, не противясь тяжелой лапе, что придавила его к земле, и направил острие меча так, чтобы оно смотрело прямо зверю в грудь, затем резко дернулся в сторону.
Зверь рванулся за добычей и лязгнул зубам в воздухе… И в этот миг сам напоролся на острие меча. Испустив громкий торжествующи вопль, Конан выдернул меч из раны зверя и вскочил на ноги. Сталь победно засверкала киммерийца над головой.
Монстр припал к земле, рыча и готовясь совершить новый прыжок. Казалось, рана в груди совершенно его не беспокоит, но кровь вытекала оттуда широкой темной струей и пятнала листья. Сквозь непрерывное чихание и слезы Конан видел, что противник его серьезно ранен, и это наполняло сердце варвара ликованием.
Наконец-то он нашел достойного врага! Конан вдруг понял, что стосковался по настоящей битве — по такой битве, в которой ему грозила бы серьезная опасность. Это ощущение будоражило его, заставляло чувствовать себя живым. Многочисленные схватки с трусоватыми разбойниками или слабосильными уличными грабителями не шли ни в какое сравнение с этим поединком.
Схлестнулись два мощных дикаря в глухой чаще вендийских джунглей, посреди ночи, полной шорохов и таинственных звуков.
