Глаз Эвы - [43]

— Я шлюха, а не дура. Многие думают, что это одно и то же, — распространенное заблуждение.

Она вытерла уголки рта салфеткой.

— Еще одно заблуждение, что шлюхи — несчастные женщины, которые потеряли всякое уважение к самим себе, мерзнут на улицах, одетые в тонкие чулки, не получают никаких денег, их постоянно бьет жестокий сутенер, и большую часть суток они пребывают в состоянии опьянения. Это, — она прожевала и проглотила очередной кусочек филе, — только одна, незначительная сторона профессии. Те шлюхи, с которыми общаюсь я, — это много работающие и вполне интеллигентные женщины; они знают, чего хотят. Мне и вправду нравятся шлюхи, — сказала она совершенно искренне. — Это, наверное, единственные настоящие женщины.

Бокалы опять опустели, и Майя подала знак официанту. Эва опьянела.

— Но я все равно не подойду, — пробормотала она. — Сама говоришь, я слишком худая.

— Ха! Как раз то, что надо. Ты немного другая, такие встречаются реже. Но то, что у тебя между ног, Эва, — это же просто-напросто золотая жила. А им ничего другого и не надо. Уж так они устроены, мужики, во всяком случае, те, кто ходят ко мне.

Наконец появился десерт. Ледяные клубника и ежевика на зеркале из теплого ванильного соуса. Эва вытащила зеленые листики.

— Сорняки в десерте, — капризным голосом сказала она, — не понимаю. Я, кстати, в мужчинах плохо разбираюсь, — продолжала она, — а что им, собственно, нужно?

— Добродушные, толстые тетки, знающие толк в жизни. А таких на самом деле немного. По-моему, у большинства женщин в голове какие-то невозможные, дурацкие идеалы, я их не понимаю. Как будто им не хочется, чтобы было просто здорово. Я тут днем смотрела осенний показ мод из Парижа, по телевизору, так вот там самые знаменитые модели демонстрировали последний писк. Наоми Кэмпбелл — ты ведь ее видела, да? — вышла в каком-то невероятном мини, а потом вдруг подскользнулась и грохнулась — и все это на самых тоненьких ножках, которые мне когда-либо доводилось видеть. Создавалось впечатление, что она вся сделана из ПВХ. Когда я вижу этих девиц, мне становится интересно, неужели они, как и все, могут сидеть на толчке и просто срать?

Эва расхохоталась и разлила ванильный соус на скатерть.

— Не надо относиться к себе так серьезно, — продолжала Майя проникновенно. — Мы ведь все равно все умрем. И через сотню лет обо всем забудут. Но для начала немного деньжат бы не помешало. Ты мечтаешь стать большим художником, правда?

— Я уже большой художник, — буркнула Эва. — Только об этом еще никто не знает. — Она вздохнула. Похмелье обещало быть ужасным. — И к тому же я напилась.

— Как раз вовремя. Сейчас принесут кофе и коньяк. И прекрати ныть, пора становиться взрослой.

— Ты веришь в Бога?

— Не глупи. — Майя вытерла остатки ванильного соуса с губ. — Но иногда я спасаю людей от отчаяния и делаю добрые дела; мне больше нравится так на это смотреть. Не у всех мужчин есть женщина. Однажды ко мне пришел молодой парень, у которого была настоящая мания — он украшал свое тело кольцами и жемчужинами. У него все тело было в них, во всех мыслимых и немыслимых местах, он сверкал и переливался, как американская новогодняя елка. И девушки с ним больше не хотели иметь никаких дел.

— А что ты сделала?

— Обслужила его как следует, и он даже мне приплатил.

Эва попробовала коньяк и прикурила сигарету не с того конца.

— Поедем ко мне домой — посмотришь квартиру, — предложила Майя. — Дай себе шанс. Постарайся найти выход из безвыходного положения. Это будет лишь один небольшой этап в твоей жизни. Смотри на это просто как на новый опыт.

Эва не ответила. Она сидела, словно парализованная, до смерти перепуганная. Но предложение Майи уже не казалось ей таким диким, и именно сейчас она его и рассматривала.

***

Они валялись на Майиной огромной кровати, а на Эву вдруг напала икота.

— Слушай, — вдруг сказала она, — а что такое Марианская впадина?

— Самое глубокое место в мире. Глубина одиннадцать тысяч метров. Ты только представь себе: одиннадцать тысяч метров.

— А откуда ты знаешь такие вещи?

— Понятия не имею. Наверное, прочитала где-нибудь. Ну, для сравнения, глубина вот этой загаженной речушки, которая протекает по нашему городу, восемь целых восемь десятых метра, например, под мостом.

— Господи, сколько ты всего знаешь!

— У меня на самом деле мало свободного времени, но, если оно есть, я трачу его на «Коктейль»,[20] если тебе это о чем-то говорит.

— Ты и раньше такая была.

— Прошло двадцать пять лет, но я помню: ты тогда тоже интересовалась сексом.

И обе они расхохотались.

— На самом деле твои картины — это просто ужас, — сказала Эва. — Вот это и есть настоящая проституция, доложу я тебе, писать картину для того, чтобы ее продать. То есть только для этого.

— Но есть-то людям надо или нет, по-твоему?

— Да, немного надо, но на самом деле человек может довольствоваться малым.

— Есть еще такие полезные вещи, как электричество и телефон, ты со мной не согласна?

— Ну-у-у…

— Когда будешь уходить, возьмешь с собой десять тысяч крон.

— Что ты сказала?

Эва, пошатываясь, приподнялась на локте. Такое положение оказалось неудобным — она в любой момент могла упасть.