Главный рубильник - [4]

– Ты видел, как он забрал Худого? – спросил Каин.

– Нет, – ответил я. – Я видел, как он прошел в его сторону. А утром Худого уже не было. И тогда на Стену послали меня и Ворчуна. Ворчун до этого изготавливал острия. А я тогда еще был никем.

– А Легкий видел, как Черный забирал Худого? Он ведь уже тогда был первым в тройке?

– Легкий сказал, что не мог быть рядом с Худым в ту ночь. Ему стало холодно, как будто он поднимался по ледяной Стене. Он ушел с их места. В ту ночь он был вместе с тройкой Мокрого.

– Понятно, – Каин вздохнул и хлопнул меня рукой по колену. – Ты можешь поднять меня?

– Да, – сказал я.

– Помоги мне, – он обхватил меня за шею. – Подтащи меня к выходу.

– Ночью? – удивился я.

– Да, – сказал Каин. – Не бойся, тащи.

Я обнял его, встал и внезапно почувствовал, что он почти ничего не весит. Или весит меньше, чем мне приходилось каждый день поднимать на спину. Ворчун смеялся, что если по остриям прошел Сет с заплечной сумкой, это гарантия, что каждое острие выдержит не меньше, чем двух Ворчунов. Теперь я нес Каина, который был самым старым в пещере.

Я прижимаюсь к Стене, стараясь не думать о том, как больно лямки режут плечи, а грани острий – пальцы и ступни. Но сверху вновь раздается голос Легкого. Он повторяет:

– Разве может быть что-то хуже?

Я должен что-то ответить. Поднимаю глаза и спрашиваю у него сам:

– Ты спросил бы об этом у тех, кого забрал Черный.

– Ворчун, – говорит Легкий, – как ты думаешь, если Черный захочет сделать с нами что-то похожее на то, что делают птицы, муравьи или черви, не стоит ли мне воткнуть ему острие в живот?

– А я с удовольствием забью его глубже, – отвечает Ворчун.

– Пускай попробует подойти к нам, – смеется Легкий.

– Я не хочу говорить об этом, – шепчу я и повторяю громче. – Слышите? Я не хочу говорить об этом!

– Сет. Еще острия Легкому, – говорит Ворчун.

Я остановился перед последним поворотом. Из-за угла падал призрачный свет. Я никогда не видел Стену ночью. В пещере всегда темно, только чуть фосфоресцируют можжевеловые ягоды, лежащие на полу. Но днем ягоды гаснут, и все идут к выходу. Тройки, чтобы лезть на стену. Остальные, чтобы делать каждому свое дело. Жевать, сшивать, скалывать, плести и так далее. Каждый день. Только некоторые не выходят к Стене. Например, Каин.

– Ну? – спросил Каин.

– Я боюсь, – ответил я.

– Брось меня, дальше я доползу сам, – сказал Каин.

– Нет, – я мотнул головой и сделал шаг вперед.

– Что говорил тебе Молох? – спросил Каин. – То, что Туман ночью клубится у входа? Что птицы сидят на краю пещеры и ждут возможности выклевать твои глаза? Спросил бы ты его, а видел ли он это сам?

– Я спрашивал, – сказал я и сделал еще несколько шагов.

– И что он тебе ответил?

– Он сказал, что для того, чтобы знать, не обязательно видеть.

– Да? – мне показалось, что я увидел в этом ужасающем полумраке, как Каин приподнял брови. – Интересно…. И все-таки, если можно увидеть, зачем же от этого отказываться? Ну вот, смотри….

И я посмотрел. Каин подполз к самому выходу и высунулся наружу, а я смотрел на небо, или на то, что когда-то давно какой-то неизвестный мне называющий назвал небом и не мог сказать ни одного слова.

– Что это, Каин?

– Это звезды, Сет. Когда-то давно именно я назвал эти бесчисленные точки, похожие на россыпь светящихся ягод можжевельника, звездами. Но никто не знает этого слова. Потому что никто не решается выйти ночью к Стене.

– Они боятся Черного, – сказал я.

– Черного нет, – ответил Каин.

04

– Ну? – Ворчун протягивает ко мне руку. Я вздрагиваю и торопливей чем обычно делаю движение рукой в сторону сумки. Локоть ударяется о Стену, я покачиваюсь, нога соскакивает с острия, но уже в следующее мгновение Ворчун ловит меня за шиворот и удерживает в воздухе.

– Успокойся, – у него удивительно тихий голос. – Успокойся. Ногу ставь на острие, носком внутрь за веревку. Руку сюда. Выше. Хватайся. Вторую руку продевай локтем под веревку и выводи кисть с этой стороны. Держи себя за рубище. Вторую ногу ставь. Вон на тот выступ. А теперь медленно и аккуратно давай острия.

Я медленно и аккуратно завожу руку за спину и достаю очередные три острия. Капли пота скатываются со лба, противная слабость поселяется в коленях. Смотрю вверх и вижу точно такие же капли на лбу Ворчуна. Он отпускает мой балахон и забирает острия.

– Легкий, – говорит он вверх. – Смотри-ка. Две руки, две ноги, к тому же моя рука на балахоне? Получается три точки и еще две. Опять правила не соблюдаются. Я уже не говорю о самом главном правиле, терпи, терпи и опять терпи. Оно окончательно забыто.

– Удивляет только то, – отзывается сверху Легкий, – что при этом он еще и боится Черного.

– Черного нет, – внезапно говорю я.

– И птиц нет, – смеется вверху Легкий. – Тебе они приснились, Сет. А шею и затылок ты натер о пол пещеры. Ворочался ночью.

– Может быть, ты скажешь, что и муравьев нет? – поворачивается Ворчун.

Он улыбается, и сквозь лохмотья кожи на скулах я вижу желтую кость. От этого его улыбка кажется еще ужаснее. Она разделяет его лицо на две части, от уха до уха. Злой рассказывал, что та тройка, которая была до него, однажды попала на муравейник. Когда они не вернулись, новая тройка пошла по их маршруту. Они поднялись на половину дневного пути и увидели потерянную тройку. От них остались только кости, так их обглодали муравьи. Они висели на веревках ниже муравейника. И на их лицах были такие же улыбки.