Главный калибр - [15]

Полегчало на сердце, когда в предыдущем походе их подводная лодка, повстречав вражеский транспорт водоизмещением примерно в пять тысяч тонн, потопила его артиллерийским огнем. Молодец их командир, Василий Прокопьевич, не побоялся риска. Опытный моряк, до военной службы плавал в торговом флоте, многое успел перевидать на своем веку. И сердце моряка понимает.

— Следи за морем, за врагом — и мы фашистов наколотим больше, чем сотни автоматчиков.

И Пышный старался. Он старательно нес вахту, когда его подлодка занималась установкой мин на путях вражеских караванов. На этих минах взлетит, пожалуй, не один корабль гитлеровцев.

Но торпеды подлодка еще не израсходовала. И Дмитрий страстно хотел найти для них достойную цель. Сигнальщик попеременно обводил горизонт то биноклем, то невооруженным глазом. Поймав подозрительную точку, он пристально вглядывался в нее, пока не убеждался, что ему только померещилось. Если у него оставалась хоть тень сомнения, он давал отдых глазам и смотрел снова.

Но дали были пустынны.

В светлое время суток сигнальщиков донимали чайки. Распластавшись над водой, чайка издали напоминала самолет, идущий на бреющем полете. Порой птицы носились, не шевеля крыльями долго–долго, и каждую следовало провожать взглядом, иначе в конце концов можно было прозевать настоящий самолет. Отстояв вахту, сигнальщик хотел только одного — спать. О шахматах и думать не приходилось.

Вражеский караван обнаружили у берегов Норвегии. К этой встрече готовились так давно, что даже сигнал боевой тревоги прозвучал как‑то буднично–деловито. Потом пошло привычное, но всегда волнующее. Лодка маневрировала. Команда, легкий толчок — торпеды вышли.

Длинные секунды томительного ожидания, напряженная тишина —и два глухих взрыва дали знать, что торпеды встретились с целью.

Преследование подлодки началось почти немедленно.

Акустик едва успевал докладывать о шумах винтов кораблей, доносившихся с разных направлений. Торпедированный транспорт затонул быстро, и кораблям конвоя не оставалось ничего другого, как выместить свою неудачу на подлодке.

— Ну, сейчас они нам дадут жару, — обнадеживающим тоном сказал боцман.

Глубинные бомбы не заставили себя ждать. Гул взрывов приближался, как гроза.

Подлодка затаилась, маневрируя на малом ходу. Все стояли по местам.

Аварийный инструмент был наготове. Оставалось хитрить и ждать, пока враг не собьется со следа, ждать долго и томительно.

Тяжелее всего было то, что приходилось почти не двигаться, соблюдая полную тишину. Под водой каждый звук разносился далеко. Й если приборы подлодки помогали отлично прослушивать шум винтов вражеских кораблей, то такие же приборы имелись и у противника. Звяканье двери, звук голоса, даже щелканье домино — все могло выдать затаившуюся лодку.

Бомбежка продолжалась с прежней настойчивостью.

Обычно во время похода под водой все свободные от вахты собирались в дизельном отсеке. Здесь было и просторнее, и теплее. Люди шли сюда, как в клуб — сразиться в «козла», в шахматы и шашки, либо просто «почесать язык». Теперь здесь находились только те, кому положено тут быть по боевой тревоге.

Одно и то же чувство владело всеми. Люди понижали друг друга без слов. Трудно, невозможно было отделаться от мысли, что вот–вот одна из бомб ахнет где‑то рядом, мгновенно потухнет свет, и в отсеки хлынет темная, тяжелая вода.

Такое состояние было изведано в прошлых походах, к нему не привыкнешь, но оно знакомо, и каждый старался скрыть глухое, щемящее волнение под внешним безразличием. Удавалось это не всем. У одного из молодых мотористов лицо стало пепельно–серым. В боевом походе он впервые. Стесняясь показать, что у него дрожат руки, краснофлотец стиснул кулаки и засунул их поглубже в карманы.

У старшины отделения мотористов от напряжения выступил на лице пот. Старшина не сводил глаз с подволока: ему казалось, что если бомба попадет в лодку, то именно над его головой. Он был под бомбежкой не один раз, но, как говорил потом на берегу, от этого они не становились приятнее.

В напряженной тишине в отсеки доносился тихий, но четкий, как у диктора, голос акустика:

— Шум винтов усилился. Эсминец увеличил обороты. Идет прямо на нас…

Как обвал, рокотал взрыв очередной серии бомб.

Так продолжалось бесконечно долго.

В часы временного затишья командир разрешал ходить по очереди обедать. Этим пользовались лишь для того, чтобы побывать в других отсеках, вполголоса перекинуться словом с товарищами. Есть никому не хотелось.

Когда на обед вызвали Пышного, он решил повидать Павлова. Здесь его и захватила одна из особенно яростных бомбежек.

Павлов держался бодрее всех. При каждом взрыве он с деланно–скучающим видом вынимал из коробка спичку и аккуратно укладывал ее на рундучке в ряд с другими. Так он отсчитывал сброшенные на лодку бомбы.

Пышный застал его за выкладыванием уже третьего коробка. Другой моторист, полтавчанин родом, вел счет крестиками на переборке.

— Сколько у тебя? — лениво осведомился Павлов.

— Восемьдесят две, — в тон отозвался дружок. — Стараются, казенного добра не жалеют.

Спустя двенадцать часов бомбежка прекратилась, и шумы винтов стихли. Но едва лодка стала всплывать, как все началось сначала.