Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола - [51]

Осенью 1972 года в театре узнали, что Екатерина Градова ждет ребенка. Эта новость не замедлила отразиться на едва наладившихся отношениях Миронова и Егоровой. Дело в том, что Татьяна никак не могла забыть Андрею того, что в свое время, когда она была беременна, он настоял на аборте.

Екатерина заканчивала съемки — шла работа над последними эпизодами «Семнадцати мгновений весны» с ее участием.

В начале 1973 года Миронов и Градова из маленькой квартирки в Волковом переулке (которую Андрей оставил за собой) переехали в двухкомнатную кооперативную квартиру в доме № 49 на улице Герцена. Растущей семье требовалось больше места.

Навряд ли Андрей был очень доволен семейной жизнью. Скорее всего, с течением времени он все острее начинал понимать, что совершил ошибку, желая своей женитьбой досадить Татьяне Егоровой.

«Вскоре родилась Машенька, — вспоминала Градова. — Она была долгожданная, Андрей очень хотел ребенка, хотел его каждый день, ждал, мечтал, пел и придумывал какие-то игры. Он заранее не трогал тему, как ее назвать. Но потом сообщил мне извинительным письмом в роддом (а Маша родилась там же, где и он, в роддоме имени Грауэрмана на Арбате) со свойственным ему юмором сообщил, что любит меня как женщину и уважает как мать. И написал „Кутя (он называл меня Кутей), мы же с тобой договорились, это будет Маша“. Договора никакого предварительного не было, конечно. Он назвал дочку в честь Марии Владимировны. А второго ребенка планировал назвать в честь себя Андреем. Так Машенька назвала сына, внука Андрея».

Вряд ли Андрей смог бы назвать свою дочь как-то иначе. Только — в честь матери. Мария Владимировна всю жизнь главенствовала в семье, муж и сын безоговорочно признавали ее авторитет, преклонялись перед ее умом и всегда поступали так, как ей хотелось.

Неверно было бы считать Андрея Миронова «маменькиным сынком» в классическом понимании этого термина. Он был самостоятельным, достаточно волевым человеком.

По окончании школы Андрей без протекции родителей поступил в Щукинское училище, несмотря на то, что его мать весьма скептически относилась к идее сына стать актером. «То кривляние, что ты демонстрируешь в школе, театром назвать нельзя», — говорила она.

Но, тем не менее, в отношениях с матерью Андрей всегда занимал подчиненное положение. «Домой к Андрюше ходили мальчишки, но меня он тоже несколько раз приглашал, — вспоминала актриса Виктория Лепко, учившаяся с Андреем в театральном училище. — Квартира меня поразила обилием фарфора, на стенах, на шкафах — везде тарелки фарфоровые. У нас — а жили мы в том доме, где сейчас находится Театр Сатиры, — все стены были голые, только фотографии мамины. Андрюшина квартира хоть и не очень большая, но очень богатая, хорошо обставленная, изобилие диковинных, редких и красивых вещей, даже хотелось бы поменьше, на мой вкус.

Только один раз столкнулась дома с его мамой. Очень странные были отношения. У меня ощущения остались свои, непохожие на те, что наши однокурсники описывают. Может, потому, что я девочка, или у нее настроение не заладилось в тот день, когда я к ним пришла, допустим. Может, она готовилась к концерту, не знаю. Она вышла, увидела меня и сказала:

— Да, да, да, здравствуй, деточка.

Она знала моих родителей еще со времен мюзик-холла. Довольно суховатая была женщина, строгая, я ее всегда побаивалась, честно говоря. Вот не знаю почему. От нее всегда каким-то холодом веяло, с первой встречи. Она так и ушла к себе, а Андрюша меня быстренько провел в свою комнату…

При всей моей симпатии к Андрюше я понимала, что он — домашний мальчик, мамин мальчик, это было ясно. Немножко даже подкаблучник. Тогда он казался достаточно избалованным, при маме, при папе. Но держали его в большой строгости. Конечно, мама всегда главенствовала в их семье, задавала тон, а Александр Семенович был более мягким, добрым, обаятельным. Вот от него не веяло холодом. Казалось, что скорее отец сделал сына, чем мать».

В августе 1973 года Центральное телевидение показало двенадцатисерийный телефильм «Семнадцать мгновений весны». Успех у фильма был необыкновенный. Казалось, что к началу показа очередной серии жизнь по всему Советскому Союзу замирала. Люди бросали все дела и усаживались у телевизоров. Екатерина Градова, исполнительница роли советской радистки Кати, мгновенно стала звездой. Вот, что она вспоминала о тех днях: «После одной из первых серий я вышла за хлебом в гастроном „Новоарбатский“, едва причесана, с собакой Марфушей на поводке. И вдруг на меня поперла толпа. Люди подставляли спины, чтобы я на них расписалась, спрашивали, что будет в следующей серии… Два часа я стояла прижатой к прилавку, продавцы вызвали милицию. Когда я вернулась домой, Андрей был в ужасе: называется, вышла на пять минут за хлебом».

Андрей не смог увидеть две последние серии фильма, так как уехал на съемки в Италию. Кстати говоря, насчет игры собственной жены в этой картине он никогда не говорил, во всяком случае — на людях.

Несмотря на семейные разногласия, Екатерина Градова всегда была хорошего мнения о своем муже. Впрочем, Миронов этого заслуживал. «Андрей умел уважать людей, даже когда он сталкивался на улице с отдыхающим на земле пьяным господином, у него находилось для него несколько добрых, с дружеским юмором слов, — вспоминала Екатерина. — Никакого высокомерия и презрения, мне кажется, что он не смог бы и на сцене одолеть этих красок. Я уже не говорю о том, каким жрецом своего дела он был. Жил только этим и ничем другим. И еще одно при его „звездности“ уникальное качество — он всегда сомневался в себе. Не было ни одной роли (в нашей с ним совместной жизни), репетируя которую он бы не говорил: „Меня снимут“. И говорил это абсолютно искренне. А когда я его спрашивала: „Тебя? А кем тебя можно заменить?“ — в ответ он начинал перечислять фамилии своих товарищей по театру, искренне считая, что это может быть другая трактовка, а он уже приелся, заигрался. Это качество меня поражало».