Главная ветвь - [63]

Этот сон начал преследовать его после сильного шока после прыжка со скалы, едва не ставшего для Бориса последним. Сильный удар о воду и несильное сотрясение мозга после серьезной травмы на горнолыжном курорте, полученной им одиннадцать лет назад, – вероятно, в этом была вся проблема.

Борис, обуреваемый по молодости манией непревзойденного горнолыжника и в погоне за адреналином, решил спуститься по опасному, ненакатанному участку, набрал слишком большую скорость, не вписался в поворот и влетел в дерево. Помимо черепно-мозговой травмы получил перелом голени и предплечья и долго провалялся в больнице.

Во второй раз ему повезло больше, но жажда адреналина прошла у Бориса раз и навсегда, зато он обзавелся ночным кошмаром.

Сон всегда был один и тот же, до мелочей, и начинался всегда одинаково – панорамой необычного города с высоты птичьего полета. Необычность города заключалось в его строениях, улицах, пролетах эстакад и мостов – во всем.

Строения выглядели не совсем обычно. Казавшиеся невесомыми, преимущественно высотные здания, не были привычными глазу коробками, а выглядели нагромождением разнообразных объемных геометрических фигур. Одно напоминало цветок с ветвью-цилиндром, листьями в виде треугольных призм и головкой цветка, сложенной из удлиненных параллелепипедов-лепестков. Другое походило на пирамиду, из вершины которой брызгами вздымались на огромную высоту грозди непонятно как соединенных кубов. Третье – пятиугольная призма, расходящаяся в стороны на высоте около ста метров пятью ветвями диковинного дерева. Еще было здание, составленное из верхних срезов сфер. Срезы были разных диаметров, причудливо упакованные в слои. Слоев было сорок или немногим больше. Издали здание напоминало многоосевой винт или, скорее, приплюснутый по вертикали початок кукурузы. Однако, встречались и стандартные, классического вида постройки, но их было немного.

Дороги были заполнены не автомобилями, а пешеходами, казавшимися с такой высоты муравьями. Над ними простирались ленты автомобильных и монорельсовых дорог, пересекавшимися на разных уровнях. Автомобилей на дорогах было мало. Зато воздух был наводнен летательными аппаратами, на первый взгляд, беспорядочно сновавшими туда-сюда, но, внимательно приглядевшись, можно было различить отдельные потоки, расположенные на разных высотах, двигающиеся в одном или нескольких направлениях и плавно переходящие друг в друга – зрелище поистине завораживающее.

В одном из таких аппаратов летел и сам Борис. Стеклянные пол и стены одноместного летательного аппарата были прозрачными, а стекла – совершенно незаметными и неощутимыми взгляду, отчего казалось, будто кресло с пассажиром и пульт управления перед ним парят в воздухе. Борис не боялся высоты, но скоростной полет на кресле, висящем по зрительным ощущениям без видимой опоры на высоте трехсот метров – столько показывал высотомер на приборной панели, – мог кого угодно довести до здорового испуга.

Мимо проносились другие аппараты, похожие на аппарат Бориса, и более громоздкие, многоместные. Во всех сидели люди, занимавшиеся своими делами. Им совершенно не было дела до Бориса и его страхов. Все они выглядели спокойными и даже несколько вялыми.

Это несколько придало уверенности Борису, но в определенный момент, когда страх уже начинал его отпускать, сменяясь наслаждением от полета и все возрастающим интересом к красотам диковинного города, в кабине вдруг раздавался душераздирающий вибрирующий сигнал, а на пульте один за другим загорались индикаторы неисправности.

И в этот момент в голове Бориса начинал громоподобно вещать голос: «Помни, кто ты есть! И помни, что ты – это ты. Не сходи с пути – в нем истина! А истина – это главное! Исполни предначертанное! Исполни… Исполни…» Голос затихал, и в этот момент аппарат начинал заваливаться вбок и вперед и распадаться прямо на глазах.

Борис, упираясь ногами в стекло и стискивая пальцы на гладких как назло подлокотниках кресла, пытался не вывалиться из него, но медленно сползал вперед. В какой-то момент стекло начинало идти трещинами и разлеталось сверкающим дождем осколков, в лицо ударял бешеный порыв ветра, и Борис, судорожно раскинув в стороны руки и ноги, осознавал, что падает вниз с огромной высоты. Стены домов разрастались и расступались в стороны, извилистые магистрали расширялись. Мимо, вверх, с оглушительным воем проносятся летательные аппараты, улицы приближаются со всевозрастающей скоростью. Борис зажмуривает глаза и кричит, не слыша собственного крика, в ушах лишь шум ветра и города.

Удар… Борис понимает, что почему-то все еще жив, но боится пошевелиться, прислушиваясь к собственному телу. Боли нет, тело кажется невесомым, не ощущаются ни руки, ни ноги, не слышно биения сердца, нет дыхания… В голову приходит мысль: вероятно, это и есть смерть.

Он осторожно размыкает веки. Вокруг нет ни города, ни людей, ни машин – ничего. Лишь однообразная, неприятная, чуть колышущаяся волнами белизна. И лежит он не на земле, а на все той же белизне. Волнение ее не ощущается. Он не чувствует вообще ничего: ни жары, ни холода, ни дуновения ветерка, ни даже поверхности, на которой лежит.