Гласность и свобода - [4]

К тому же в Москве, благодаря тому, что прежде чем стать новым редактором «Бюллетеня «В» в 1982 году (после арестов Ивана Ковалева, Алексея Смирнова и эмиграции Владимира Тольца), я, вопреки мнению Григоренко и многих других диссидентов, что «в подполье можно встретить только крыс», тут же ввел минимальные формы конспирации, была на свободе практически вся редакция Бюллетеня. Только Федя Кизелов, за которым начали ходить по пятам, опасаясь ареста, уехал за границу. Именно его вначале после моего ареста в КГБ считали редактором «Бюллетеня «В», поскольку он выполнял самую открытую и рискованную часть работы — поддерживал постоянные связи с Еленой Георгиевной Боннэр, Лизой Алексеевой, Софьей Васильевной Калистратовой, и это было необходимо и для получения новой информации и во многих случаях — для пересылки «Бюллетеня «В» заграницу. «Хроники текущих событий» в это время практически не было и только наши, выходившие каждые десять дней 30–50 страниц информации и были основным источником сведений об СССР для радио «Свобода», ВВС, «Голоса Америки».

Вызывала подозрения у КГБ и отважная Лена Санникова, попытавшаяся продолжить издание «Бюллетеня «В» в основном для того, чтобы отвести от меня обвинение в его редактировании. Но я уже примерно через месяц сам сказал об этом удивленным своим пяти следователям: из имевшихся у них материалов было ясно, что недели через две они сами это поймут, а мне хотелось лишить их удовольствия разоблачать меня и доказывать, что именно я — редактор, с помощью уже найденных ими, но не сразу понятых моих рукописей и откровенных показаний переписчика. Лена Санникова тоже еще была в ссылке, но по другому обвинению. У меня, благодаря принятым мерам предосторожности, кроме лежащей на столе рукописи моей редакционной статьи ничего найдено не было (Федя Кизелов сделал в подвале моего дома очень хитроумный тайник, который на трех обысках так и не был найден).

Но в Москве были замечательный математик Лена Кулинская (ее первый муж — Володя и был тем, неизвестным КГБ курьером, который собирал у всех сотрудников «В» материалы и привозил мне в Боровск), уже вернувшаяся из ссылки (но тоже по другому делу) Таня Трусова, уже готовая к аресту — материалы о ней открыто собирали — безумно храбрая Ася Лащивер и испытавший уже больше всех остальных — Кирилл Попов.

Впервые за четыре-пять лет я мог открыто приглашать их в свою московскую квартиру и частью там, частью — на прогулках, чтобы уж не все становилось известно КГБ, обсуждать, что же нужно делать дальше. По-прежнему, как и четыре года назад, когда все оставшиеся на воле и особенно Таня Трусова и Ася Лащивер, самоотверженно помогали моей жене — Тамаре и детям, прорывались на закрытые заседания суда в Калуге (Аню и Таню «снимали» с электричек) ни у кого из сотрудников бюллетеня не было и тени страха. А для него, все это хорошо понимали, по-прежнему были большие основания.

Всем нам было ясно, что роль свободной печати в новых условиях безмерно возрастает. Лена Кулинская и Ася Лащивер особенно настаивали на скорейшем возобновлении бюллетеня. Впрочем, создавать или восстанавливать уже предстояло совсем новый тип издания. Проблемы экономические, социальные, перспективы политических перемен в стране должны были занять главенствующие места. Это сказалось и на его объеме — уже со второго номера он превращался во все более «толстый» ежемесячный журнал.

Без больших споров было выбрано название — «Гласность», конечно, в память о реформах Александра II и статьи Солженицына, но с прямым противопоставлением двусмысленным выступлениям Горбачева. Года через два одна из газет выделила Асе целую полосу для статьи «Гласность Григорьянца и гласность Горбачева», где, естественно, не было найдено в них большого сходства.

Для первого номера журнала «Гласность» дал большое интервью Андрей Дмитриевич — это была его первая публикация в Советском Союзе после возвращения из ссылки. Андрей Дмитриевич при этом вполне разумно отказался войти в состав редколлегии, слегка обидев меня, не понимавшего в тюремной изоляции вполне его масштаба и реальной всемирной славы, замечанием:

— Если я стану членом редколлегии, все скажут, что это Сахаров решил издавать журнал, а это не так.

Мое предложение группе других известных и сознательно представлявших очень разные группы диссидентов стать членами редколлегии — с тем, чтобы их материалы, их взгляды и их представления о настоящем и будущем страны были внятной составной частью журнала, тоже были после некоторого размышления почти всеми отклонены. И это уже было знамение нового, не сразу мной понятого, времени.

«Гласность» уже не могла быть продолжением диссидентских «Хроники текущих событий», «Бюллетеня «В» или Солженицынского фонда, то есть помогать всем и быть обращенной ко всем протестным движениям в Советском Союзе. Единства, объединенного тюрьмой, больше не было — началось внятное размежевание политических позиций. Хотя сперва все охотно согласились — ведь на самом деле все мы понимали, как остро необходим серьезный диссидентский журнал.

Но еще через неделю, когда собрались у меня вторично, отец Глеб Якунин, который был возвращен к службе в храме в Пушкине, ежась от неловкости, сказал, что его вызвал к себе Ювеналий — митрополит Крутицкий и Коломенский и категорически потребовал, чтобы отец Глеб не входил в редколлегию журнала «Гласность». Конечно, мы все понимали, что квартира моя прослушивается — больше того, недели за две до того соседи сверху тайком сказали жене, что их попросили целый день не приходить домой, а грохот дрелей в потолках нашей квартиры не давал говорить по телефону. Соседи рядом ничего нам не говорили, но когда открывалась дверь нашей квартиры, приоткрывалась дверь и к ним — оттуда, очевидно, наблюдали, за теми кто вошел. Все эти игры были чрезмерными, но привычными, а вот чтобы митрополит так откровенно ссылался на данные гэбэшной прослушки — это уж было слишком. Позже выяснилось, что Ювеналий у органов КГБ носил псевдоним «Адамант».