Гласность и свобода - [177]

И все же я, вероятно, со всем этим справился бы, если бы считал нужным — не в первый раз мне уже пришлось бы восстанавливать «Гласность» после разгромов и грабежей (заметим, что только нас и громили регулярно), хотя устал я к этому времени безумно, то и дело просто засыпал сидя за столом, да и никакого серьезного заместителя у меня уже не было. Но были и две другие причины, почему мне не хотелось, было особенно трудно вновь восстанавливать «Гласность», находить для нее какие-то деньги. За эти годы Россия переменилась. Почти все как-то привыкли, смирились с властью КГБ и в отличие от прежних полутора десятилетий уже почти никто не хотел идти работать в «Гласность». Андрей Парамонов несколько лет до этого работавший моим заместителем, сказал мне:

— Сейчас не время для таких проектов, как у «Гласности». Наступило время «малых дел».

Другие просто отказывались, но я и не очень искал. Кроме того в последние годы я чувствовал себя, как Ирина Алексеевна в годы гибели «Русской мысли» — почти в полном одиночестве. Конечно, мне никто не писал таких гнусных писем, как получала она в последние годы, и не писал обо мне таких статей, как Лара Богораз о «Русской мысли», но общего у «Гласности» и раньше с другими правозащитниками было немного — мы стремились изменить положение к лучшему в своей стране: создать независимую печать, воспрепятствовать новой войне в Чечне, не допустить прихода КГБ к власти. Другие организации скорее отказывались от тех возможностей, которые у них были, выбирали пути более осторожные и безопасные. В последние годы мне было просто мучительно приходить хотя бы изредка на собрания «Общего действия» в Сахаровский музей, таким чужим и мелким мне казалось почти все, что я там слышал.

Но я все же попытался найти себе преемников в «Гласности». Андрей Парамонов, как я уже писал, отказался. Отказался и Владимир Кара-Мурза, которого я знал гораздо меньше, но его журналистская работа мне очень нравилась. В конце концов я остановился на братьях Бровченко Юрии и Сергее. К сожалению, это был неудачный выбор, хотя сперва мне казалось, что два брата, оба юристы — это такая мощная основа, которая может, пусть совершенно по иному, чем со мной, восстановить и укрепить «Гласность». Но Юра Бровченко хотел, умел работать и вообще был вполне подходящим человеком для «Гласности», но ему, да еще с семьей просто не на что было жить в Москве, а фонд пока не мог обеспечить ему никакого заработка и он вынужден был уехать в Харьков. Сергей же, старший брат, был совершенно не годен для правозащитной деятельности, личные интересы для него всегда были на первом месте и года через два, боясь оказаться в каком-либо двусмысленном положении, я забрал у него печать фонда, отказался продлевать его членство в DPI Организации Объединенных наций и попросил не называться председателем фонда, что он тем не менее изредка делал.

Так фонд «Гласность» окончательно прекратил свою практическую работу.

15. Послесловие. Три документа.

«Гласности» уже не было, с правозащитным миром я с большим удовольствием не общался, как, впрочем, и со всем общественно-политическим миром времени Путина. Они уже давно забыли обо мне и я старался забыть о них, приводя в порядок семейные коллекции — в первую очередь археологию Российской империи, начало которой положили еще два моих прадеда. Правозащитная среда меня еще к тому же всегда очень раздражала своей малой цивилизованностью. Но изредка ко мне попадали какие-то бумаги или вести из этого мира, и о трех из них я хочу мельком сказать.

Первой были две странички вырванные из отчетного доклада директора ФСБ за 2004 год, где перечисляя достижения своей организации за это время он с гордостью упоминал и о том, что удалось подавить работу наиболее радикальных антиправительственных общественных организаций. Было понятно, а потому мне это и показали, что речь идет о фонде «Гласность». В определении антиправительственная, конечно, он был прав — разницы между правительством России и утвердившейся даже формально во власти гигантской террористической организации ЧК-ФСБ, о заслугах которой ничего не сказал Нюрнбергский процесс, но будем надеяться Гаагский международный трибунал скажет свое слово. В частности поэтому созданию его помогал и фонд «Гласность». Между Кремлем и Лубянкой — двумя преступными центрами управления страной разницы уже никакой не было.

Вторым документом было разосланное правозащитным группам письмо, довольно длинное, начало которого я процитирую:

«Дорогие коллеги!

Не так давно группа российских правозащитников, в составе которой были и мы — Олег Орлов (ПЦ «Мемориал») и Татьяна Локшина (центр «Демос»), посетила Женеву, где встречалась с делегациями стран членов Европейского Союза, участвующих в работе Комиссии ООН по правам человека. В ходе этих встреч до нас была доведена информация, которая может представлять интерес для всего российского правозащитного сообщества.

На наше недоумение — почему, в отличие от прошлых лет, страны-члены ЕС на данной сессии не озабочены вопросом соблюдения прав человека в России, нам отвечали, что ЕС создал специальную «переговорную площадку» с РФ, на которой и будет вестись основной диалог по этой теме. Именно через этот механизм ЕС будет пытаться оказывать воздействие на Россию и надеется, что он окажется более эффективным, чем давление на таких форумах, как Комиссия по правам человека ООН или ПАСЕ.