Гласность и свобода - [13]

Году в девяносто первом Шмаков еще приглашал меня на «круглый стол» по разделу имущества ВЦСПС, предлагал в собственность какой-то санаторий на Черном море — по-видимому, я еще мог быть полезен ему в качестве ширмы для этого грабежа. Я на их дележку пришел, Исаев, уже забывший о том, что он — анархист, успешно старался себе что-то урвать, а я сказал, что профсоюза уже нет и принимать участия в этом торговом мероприятии не вижу нужды. Саша Подрабинек месяца через три после создания профсоюза раза два собирал немногочисленные совещания редакторов независимых изданий. Это было бесспорно полезно, но большого значения не имело.

Потребность в независимой информации была в эти годы так велика в Советском Союзе (и за рубежом о нем), что параллельно с ростом объема и серьезности материалов журнала «Гласность», посоветовавшись с Аликом Гинзбургом, (он выдумал название) примерно через год мы сформировали и первое в Советском Союзе независимое информационное агентство — «Ежедневная гласность».

Теперь каждое утро по факсу или с курьером мы рассылали пять-шесть страниц информации о прошедшем дне, собранной нашими сотрудниками ночью от сотен добровольных корреспондентов по всей стране. Плотность нашей информационной сети была так велика (иногда по четыре-пять корреспондентов в каждом городе), а опытность сотрудников и в шесть часов утра приезжавшего одного из четырех редакторов уже так безусловна, что и здесь нас ни разу не удалось поймать, хотя попытки дезинформации КГБ производил постоянно.

Особенно характерной была история в Армении с какими-то паническими сообщениями о массовых зверских убийствах, кажется, в аэропорте Звартноц. Нами было получено три таких сообщения из разных источников. Какой-то человек, называвший себя армянским священником вопил по телефону:

— Я вижу, как несут трупы.

Андрей Дмитриевич в ужасе обратился к президентам США и Франции, премьер-министру Германии, Подрабинек опубликовал это ложное сообщение в «Экспрес-хронике». Но мы не дали его в «Ежедневной гласности» даже как непроверенное. Кажется, всего один корреспондент сообщил нам, что это ложь и нашего опыта было достаточно, чтобы это понять. Сахарова потом и в СССР и за рубежом обвиняли в распространении ложной информации, но «Гласность» обвинить было невозможно.

Вскоре рано утром кроме редакторов начали приезжать и переводчики — появился и английский вариант — «Daily glasnost». Месяца через три открыл свое агентство и Александр Подрабинек при «Экспресс-хронике». В эти годы он, как правило, повторял все мои действия, но с опозданием на два-три месяца. Иногда «Экспресс-хроника» разражалась странными статьями с бранью в адрес Сахарова или меня. Мне тоже то и дело в восемьдесят седьмом году кто-нибудь советовал выступить с критикой Андрея Дмитриевича:

— Как ужасно, что он постоянно хвалит Горбачева.

Я на это, как правило, отвечал, что Андрей Дмитриевич, как и полагается приличному человеку, доверяет словам другого до тех пор пока не убеждается, что верить ему нельзя. У меня есть журнал, агентство, много информации о том, что в действительности происходит в стране и потому я не доверяю официальным заявлениям. Когда у Сахарова будут для этого основания, он тоже, вероятно, изменит свое отношение к Горбачеву, что и произошло в действительности. На статьи Саши Подрабинека я, как и Андрей Дмитриевич, не отвечал — мало ли было разных статей, да и другие, кажется, не обращали большого внимания.

Тем более, что и никакого времени на это не было — за окнами бушевали восемьдесят седьмой — восемьдесят восьмой годы. Главным было добиться освобождения тех, кто еще был в тюрьмах. В конце мая должен был закончиться трехлетний срок заключения у литературоведа и архивиста Александра Богословского, с которым я был дружен еще с шестидесятых годов. Переносил он лагерь очень тяжело, как всегда «кураторы» из КГБ пытались этим воспользоваться, шантажировали получением нового срока (тогда это было вполне реально), пытались склонить к сотрудничеству. Его жена Альбина — крестная мать моего сына — Тимоши, близкий наш с женой друг, была в ужасе, отчаянии. Но в Москву должен был приехать с визитом Ширак, как все западные политики, он считал необходимым дать то ли обед то ли завтрак диссидентам и очаровательная Сильвия де Брюшар — первый секретарь посольства, советовалась со мной кого на встречу с Шираком пригласить. Я рассказал о положении Александра Николаевича и попросил пригласить Альбину Митрофановну. Что и было сделано. Альбина получила приглашение и ее муж тут же без всяких разговоров был освобожден за несколько дней до окончания срока, посажен в поезд так, чтобы успел к обеду в посольстве и даже снабжен деньгами на покупку одежды, чтобы выглядеть чуть менее истерзанным.

В Москву, в первую очередь в «Гласность», часто приезжал Звиад Гамсахурдия, привозил материалы, предлагал собственные проекты. Иногда его просьбы были совершенно неприемлемы: скажем, он просил рекламировать книги его отца — известного грузинского писателя, с тем, чтобы они опять начали переиздаваться, а он поделится гонорарами с «Гласностью». Коммерческих предложений мы получали довольно много, но в эти игры никогда не играли.