Гладиаторы - [2]

В прошлом году, получив приглашение, сенатор отправился на похороны жены злополучного Квинта Орбелия в роскошной коляске, запряженной восьмеркой лошадей, каждая из которых стоила дороже всего поместья его обнищавшего соседа. Валерий Руф говорил, что этим великолепием он хочет почтить Орбелиев, прекрасно зная, что бедный так же насладится видом роскоши богача, как и голодный насытится видом яств на столе состоятельного обжоры.

Когда же он, войдя в дом и сказав несколько небрежных слов приветствия, стал непринужденно рассматривать присутствующих, то среди грубых обветренных лиц, обезображенных трудом, и лиц обрюзгших, попорченных праздностью, Валерий вдруг увидел грустное личико хорошенькой девушки. Это была Орбелия, родная дочь умершей. И вот он, завсегдатай лупанариев[4]‚ пресыщенный сластолюбец, неожиданно для самого себя воспылал страстью к этой девчонке. В ней все показалось ему желанным: и мягкий овал лица, обрамленный каштановыми волосами; и волосы, волнами ниспадавшие на округлые плечи; и плечи, ниже которых красовались маленькие, упругие груди; и груди, и талия, и бедра… Живое воображение Валерия легко дорисовало те детали, которые были скрыты под плотной туникой. Печальная торжественность обряда сдержала в тот раз его звериную похоть, которую он называл любовью, однако потом, часто бывая в их доме, он стал настойчиво домогаться ее руки. Орбелии был противен этот злобный пьяница и развратник, который не делал тайны из своего образа жизни, да и никакое богатство не смогло бы скрыть его распущенность. Однако ее отец, не желая себе такого порочного зятя, но боясь такого могущественного соседа, продолжал принимать его.

Услышав о громадном долге Орбелиев, Валерий Руф обрадовался. Немного поотстав, он сказал своему вольноотпущеннику[5] Хригистону, который тенью следовал за ним и тоже слышал разговор достойных римлян:

— Ну вот, теперь, хвала богам, эти Орбелии будут сговорчивее. Пусть поразит меня Юпитер, если старикашка сам не уложит эту упрямицу в мою постель, когда я преподнесу ему мешок золотых.

— А если он окажется настолько глуп, что не захочет воспользоваться твоей добротой?

— В таком случае я заставлю его поумнеть, и ты поможешь мне в этом.

Вскоре процессия достигла рощи пробкового дуба, принадлежащей Орбелиям, под сенью громадных деревьев находилась гробница с урнами, в которых покоился прах их предков. Тело умершего, умащенное бальзамами, положили на высокую поленницу дров, сложенную заранее. Запылал костер, зажженный, согласно обычаю, сыном покойного. После того, как костер прогорел и тлеющие угли были залиты водой, приглашенные разошлись. На пепелище остались только ближайшие родственники; они собрали кости, обмыли их в вине и молоке и, вытерев, поместили в урну, занявшую одно из пустующих мест в родовой гробнице.

…Ланиста[6] Толстый Мамерк возвращался домой, непрестанно ерзая на своем седле и бормоча, — ему не давала покоя шутка Децима Селания.

В самом деле, может быть, там, где ему не удалось сегодня выгодно продать, завтра удастся выгодно купить?.. Марк, сын Квинта Орбелия, отличался завидной силой и ловкостью. Два года назад он впервые начал участвовать в состязаниях атлетов, устраиваемых в Риме на частых празднествах. Выступая как борец, или кулачный боец, или сражаясь на деревянных мечах, он не знал поражений. Так почему бы ему, как и подобает такому отважному, сильному юноше, для наилучшего развития своих способностей не стать гладиатором?.. Такой молодец, подумал Мамерк, без труда заработал бы себе славу, а ему деньги. А он бы, так и быть, помог бы Орбелиям рассчитаться с их долгами, хотя, разумеется, любовь публики — и без того достаточное вознаграждение за те опасности, с которыми гладиаторы встречаются на арене.

Таким образом, ланиста, ставший, подобно Валерию Руфу, проявлять трогательную заботу о благосостоянии Орбелиев, решил принять столь же глубокое участие и в их судьбе.

Глава вторая. Купцы

После смерти старого воина прошло девять дней, и в дом Орбелиев стали вновь съезжаться гости, чтобы почтить Манов — добрых духов умершего. Прибывшие приходили в атрий — самую большую комнату дома, где их встречали Орбелии, отец и сын. Рядом с очагом, в котором ярко горел огонь, сидя на низенькой скамеечке, пряла шерсть юная Орбелия. В атрии было расставлено много кресел, чтобы уставшие в дороге могли отдохнуть. Вошедший гость приветствовал хозяина, говорил слова утешения его сыну и дочери, а затем подходил поболтать к какому-нибудь из своих знакомых. В это время в соседней комнате — триклинии[7] рабы заканчивали последние приготовления к трапезе.

Мамерк Семпраний, приехавший раньше всех, с нетерпением дожидался того момента, когда можно было переговорить с Марком наедине. Вести разговор в присутствии его отца не входило в планы хитрого толстяка. Ланиста хорошо знал, что Квинт Орбелий с негодованием отнесся бы к его предложению — сделать юношу гладиатором, ведь сражаться на потеху толпе считалось недостойным римлянина. Когда же старый хозяин зачем-то вышел, Толстый Мамерк поспешно подошел к Марку и участливо сказал: