Гладиаторы - [2]
Противник был рассеян, однако, через некоторое время пришел в себя, перегруппировал силы, укрепив оборону по обоим направлениям, и даже обнаружил намерение произвести контратаку. Майор и не подумал ее отражать, решил предоставить это своим соседям, но не тут то было! Всю огневую мощь «карабинеры» внезапно обрушили на своих. «Майоровцы» распластались среди деревьев и заняли круговую оборону.
Неприятель беглым обстрелом по фронту попытался прощупать обстановку. Похоже он получил подкрепление, и их командир — «старик Хаттабыч» — принял правильное решение: воспользовался тем, что в это время рота «Карабины» осуществляла отход на позиции, отведенные ей по плану атаки.
— Мы в глубочайшей жопе, ребята! — просипел майор, в азарте сорвавший голос.
Коба дал случившемуся исчерпывающий комментарий.
— Ты прав майор, война херня, главное — маневры! — странно спокойно произнес он, но от слов его повеяло угрозой. Он порывался застрелить шурина, но ребята не позволили сделать это.
Бой затих. Противник отошел назад, как оказалось впоследствии, чтобы дать свободу действия своей артиллерии, но майоровцы не сумели разгадать этот маневр. Мамука высказал мнение, что самым верным в сложившейся ситуации было бы, воспользовавшись затишьем, разбиться на небольшие группы и попытаться выскользнуть из западни. Майор не препятствовал такому решению, тем самым как бы передоверив зятю командирские полномочия. Мамука сам разбил подразделение на мобильные группы. Он обдуманно комплектовал эти небольшие отряды, объединяя слабых, уставших, тех, кто все еще был преисполнен воинственного пыла, и бойцов, способных брать на себя инициативу и ответственность. Мамука так умело сколачивал группы, что каждая из них была готова к самостоятельным действиям. Однако прежде решили сделать еще одну попытку прорваться всей ротой, и если уж прорыв не увенчается успехом, рассредоточиться на группы.
— С Богом, фраера! — крикнул Мамука.
И в этот момент на них обрушился артобстрел. По майоровцам сосредоточенно била не только неприятельская артиллерия, но и свои; можно было подумать, что они сговорились. Скорее всего это объяснялось тем, что карабинеры успели отойти, освобождая артиллерии простор для обработки вражеских позиций.
Один из снарядов нашел майора и не оставил от него даже клочьев. Это случилось, когда, нашарив по карманам оставшиеся пистолетные патроны, он снаряжал обойму, Мамука же подползал к нему, чтобы спросить, что он имел в виду, когда кричал, чтобы гранатометчиков переместить на правый фланг. Скорее всего майор занялся обоймой только для того, чтобы совладать с нервами. Он так и умер, не успев поведать, что за блестящий тактический маневр мелькнул на этот раз в его преждевременно поседевшей голове и почему он вообразил, что у гранатометчиков оставались боеприпасы, не говоря уже о том, остался ли в живых кто-нибудь из них. Не узнал этого и Мамука — он погиб от разрыва того же снаряда. Перед смертью он страшно хрипел, и Дато на секунду показалось, что если заткнуть пальцем дырку на его разорванном горле, то Мамука не умрет. Мамуку вырвало кровью, перемешанной с гноем. До этого Дато не доводилось видеть, как харкают кровью с гноем солдаты, больные плевритом от безвылазного сидения в сырых окопах. Жалость к несчастным одолевала каждого, кто видел их в таком беспомощном и безнадежном состоянии.
Кто-то крикнул, что пора сваливать. Затем этот кто-то привстал и во весь голос заорал: все равно, мол, погибать, хватит валяться, ребята, давайте попытаемся выйти из-под обстрела. Никто не пошевелился. Но если бы даже кто-нибудь и встал, Дато не подумал бы последовать за ним, потому что чувствовал: артобстрел скоро кончится.
Сперва смолкла наша артиллерия, затем неприятельская, усердно помогавшая нашей истреблять майоровцев. Глаза Мамуки не успели потускнеть. Дато вдруг пронзил испуг — подумал, что Коба тоже убит. Ведь будь он жив, сейчас шарил бы в поисках останков майора — как-никак шурин, брат жены. Оглядевшись, Дато увидел Кобу. Тот, видимо, знал, где находится Дато, что-то кричал другу, но Дато не слышал: от грохота разрывов он совсем оглох. Поднялись еще двое, один из них снайпер в перчатках с обрезанными пальцами. Дато вспомнил, что отчаянные братья-пулеметчики носили такие же перчатки, однако, оглядевшись, братьев не обнаружил.
— Где его искать?! — сказал Коба.
Дато не сразу сообразил, что тот говорит о шурине. Дато пошел к тому месту, где лежал Мамука. Глаза Мамуки уже остекленели, холод выдавливал из них последние остатки жизни. Дато остановился в отдалении, не находя в себе сил приблизиться. Коба опять что-то прокричал, отбросил автомат и взял пулемет. Подошел к Дато.
— Хоть документы заберем! — сказал Дато.
Коба подошел к телу Мамуки, опустился на одно колено и вытащил из кармана документы. Дато подумал, что он снимет и наручные часы, но Коба не снял. Тогда Дато сам снял часы и протянул Кобе, но тот уже поднялся. «Даже не заметил, что я протянул ему часы», — подумал Дато, но когда Коба попросил передать часы Котэ, понял, что от его внимания ничего не ускользнуло.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.