Гладиаторы - [3]

— Ну, где же все-таки отыскать майора?! — спросил Коба, ни к кому не обращаясь. «Это он о документах!» — догадался Дато.

— Двинулись! — сказал он. Его широко открытые зеленые глаза выдавали растерянность. Он опасался, что у Кобы поехала крыша. Еще бы! Как не свихнуться, когда на твоих глазах в одно мгновение от шурина ничего не осталось.

— Куда это вы наладились, педерасты чертовы!.. — вдруг заорал Коба, увидев, что окружавшие их остатки роты уходят. — Может, мы раненых оставляем? Об этом хоть подумали?!

Дато понял, что первый шок Коба преодолел.

— Ищите раненых, а я осмотрюсь и вернусь! — сказал Коба.

— А что делать с ранеными? — спросил солдат, друживший с братьями-пулеметчиками. Боец он был никудышный, но страх свой во время боя старался скрыть.

— Откуда мне знать, что, черт возьми, с ними делать! — ответил Коба. — Кто не сможет идти, прикончим, чтобы не попали в плен живыми!

Дато обеими руками схватил товарища за плечи и тряхнул с такой силой, будто хотел взболтать тому мозги. Коба одним ударом отбросил его руки и, чтобы Дато не повторил своей попытки, упер ему под подбородок ствол пулемета.

— Все в порядке? — спокойно спросил Коба. — Где Котэ Аласания? — Котэ тотчас же откликнулся. Это был подвижный, как ртуть, мужчина лет сорока. Он обладал всеми необходимыми качествами разведчика, но майор почему-то ни разу не посылал его в разведку. — Ты пойдешь налево, я — направо. Заметим время. Ровно через двадцать минут возвращаемся. Понял? — спросил Коба.

— У меня нету часов! — сказал Котэ.

Коба повернулся к Дато и сказал, чтобы тот одолжил Котэ часы Мамуки.

Разведчики ушли. Раненых никто не искал. Оставшиеся стояли в полном молчании, молясь про себя, чтобы ни единого стона не долетело до их слуха: в противном случае это означало непосильную ношу при выходе из окружения. Они стыдились смотреть друг другу в глаза, ибо инстинкт самосохранения заглушал голос совести.

Ноги у Кобы перестали дрожать, но в ушах еще слышался шум крови. Ему было страшно, и тем не менее он продвигался вперед — сперва короткими перебежками от дерева к дереву, потом зигзагами, на всякий случай все-таки держась поближе к деревьям. Время как-будто остановилось. Им снова овладел страх. Местность могла быть заминирована. Он заставил себя не думать об этом.

Через некоторое время решил, что с тех пор, как он ушел в разведку, десять минут наверняка прошло. Ему очень хотелось, чтобы его предположение оправдалось. Когда взглянул на часы, так и оказалось. Он успокоился. То, что к нему возвратилось чувство времени, придало уверенности. Но тишина угнетала. Ему даже захотелось услышать звук стрельбы, хотя бы издали… Но тут в поле его зрения появились боевики противника. Коба распластался на земле.

Боевики продвигались вперед довольно осторожно. Мелькнула мысль затаиться в засаде, уложить хотя бы троих, а там в суматохе вернуться. Ему повезло, что цепь боевиков двигалась медленно. Они подавали друг другу какие-то знаки, и, присмотревшись, Коба понял, что скорее всего перед ним были необстрелянные солдаты, которые, чтобы преодолеть страх, строили из себя опытных боевиков. Несмотря на дикое напряжение, он нашел в себе силы саркастически скривить губы.

Картина была ясна. Коба повернул назад. Он страшно устал. Бежал, скрючившись, стукаясь коленями подкашивающихся ног. Когда почувствовал себя в безопасности, чуть передохнул. В это мгновение справа от него вспыхнула стрельба. Поняв, что Котэ Аласания попался, Коба побежал. Он думал, что летит стрелой, на самом же деле грузно, неуклюже трусил. Легкие готовы были разорваться. Спина страшно зудела, ее то жгло, то заливало холодным потом. Ему казалось, что кто-то держит его на мушке и сейчас спустит курок.

Стрельба становилась все реже и наконец прекратилась совсем. Когда все стихло, разорвалась граната. «Наверное, это Котэ подорвал себя», — подумал Коба. Донеслись три одиночных выстрела, затем короткая очередь и под конец еще один выстрел. Возможно, это был какой-то условный знак. Что он означал, Коба не мог разгадать, но одно было ясно: Котэ Аласании больше нет.

— Завалили пацана! — пробормотал Коба. Именно так говорил обычно Котэ Аласания, когда чья-либо смерть особенно остро ранила его. Он всех звал пацанами, даже тех, кто всего на год был моложе него. Кобой овладело тягостное чувство, что Котэ погиб из-за него.

Снова вспыхнула стрельба, на этот раз с той стороны, куда он направлялся. Скорее всего это обстреливали Дато и тех, кто оставался с ним, — всего их было, наверное, не больше тридцати человек. Пули стали повизгивать поблизости от Кобы.

Коба тоже начал стрелять. Он не видел атакующих, но все-таки стрелял, чтобы воодушевить своих. Противник перевел огонь туда, где трещали пулеметные очереди, но, не обнаружив пулеметчика, сосредоточил огонь на прежнем направлении.

Майоровцы, медленно отступая, вели огонь с колена. Коба по-прежнему не видел атакующих. А в сторону своих старался не смотреть. Не хотел видеть, как они гибнут. «Но если они погибнут, я останусь один!» — сверкнула мысль. Страх остаться одному пересилил страх смерти, он вскочил и, пригнувшись, побежал к своим, стреляя и крича им, чтобы они залегли. Наконец ему удалось привлечь к себе их внимание, и Коба указал направление отхода. Он лихорадочно искал глазами Дато, но не находил. «Погиб, наверное!» — подумал и снова залег.