Гитлин и Сталер - [16]

. Иосиф, это не люди! (Возня, хрип.) Их послал еврейский Бог! Иосиф, охрану! Вызови НКВД! МГБ!! СМЕРШ! (Глухие удары об пол, стон.)

Сталин отбивается древком немецкого полотнища, захваченного при взятии Кёнигсберга. Его сбивают с ног и подминают крылатые люди в белом. Некоторое время Сталин дёргается. Потом успокаивается и лишь дико вращает глазами.

Г о р н и ч н а я (обнимает Сталина, связанного рукавами собственной рубашки). Это они… Это они тебя довели. Миленький, несчастненький Сталер. Кто же тебя так? Зачем? За что? Изверги! Изверги! Не люди!

14. Слепые махаоны

Сдвинутые тумбочки. К железным койкам привязаны двое. Плакат «ты хозяин, а не гость, люби в палате каждый гвоздь».

Г и т л е р. Иосиф! Они сбрили мои усы. Ты уверен, что это больница? Иосиф! Ты слышишь меня? Мы этот мировой театр… Мы всполошили этот мировой еврейский балаган! Ты видел экранизацию этого макаронника, Иосиф? Этот негодяй переврал историю войны! Он взорвал и сжёг меня в театре. Но ничего, ведь ему для этого пришлось сжечь театр целиком. Ты понимаешь, Иосиф, целиком! Это было грандиозно! Потомки будут слагать поэмы… И если бы не мы? Хрюканье и ляжки филистеров — ничего больше.

С т а л и н. Адольф, усы ничто по сравнению с трубкой. Ты смотрел Тараса Бульбу со Ступкой в главной роли? Но я скажу тебе больше. Нам припишут жертвы. Миллионы убитых… Тебе припишут евреев, цыган, пленных англичан, польских офицеров и даже упавший самолёт с их премьером. Более того, польских офицеров, я чувствую, припишут нам обоим. Всё, что тебе пока удалось скрыть, это Го и твоё увлечение игрой.

Г и т л е р. Ерунда! Без сбитых камней не бывает партии. Без расстрелянных — нет эмоций и ответного пафоса. Жертвенность! Жертвенность во имя идеи! Вот та среда, без которой люди заживо превращаются в труху, в тарантино. В носочную гниль и буфетную плесень. Я хочу, чтобы Гёринга повесили на лампасах, иначе этот негодяй доберётся до моих камней из геморроя Нибелунгов! Иосиф! Пообещай мне! Хотя стой! Есть более простой способ. Ты можешь передать ему в камеру шампанское?

С т а л и н. Шампанское? То самое?

Г и т л е р. То самое.

С т а л и н. Я обещаю тебе, Адольф!

Г и т л е р. Я обожаю тебя. Я хочу прочесть тебе стихи. Вот послушай!

Как чуден, как прекрасен русский лес!

Глаза сини от русского мороза.

Уходит в даль дивизия СС,

В последний путь по via Doloroso.

Уже давно потеряны все карты

В той проклятой стране большевиков,

И наши обгорелые штандарты

Лежат, как груда траурных венков.

Но ничего, ребята, веселее,

Ещё направим вспять мы ход времён!

Ещё земля под вашим Мавзолеем

Сгорит от наших пламенных знамён!

Когда иссякнут бомбы и патроны

И враг захватит наши города,

Погибнем, как слепые махаоны,

Мы в пламени неистового льда.

Как чуден, как прекрасен русский лес…

С т а л и н. Это сильнее Фауста и Гёте! Твои стихи, Адольф?

Г и т л е р. Конечно мои. Я списал их у одного русского. Тебе понравилось, Иосиф?

С т а л и н. Понравилось, но мы бы не смогли их опубликовать. Товарищи в «Огоньке» не пропустят такие стихи. А мавзолей ты зря пнул, Адольф. Ведь я сделал распоряжения, и Ленина немного пододвинут внутри. В Го мы называем это «два глаза». Два глаза — это внутренний строй пустоты, Адольф. А когда ты написал эти стихи?

Г и т л е р. Что? Стихи? Начал в декабре сорок первого, закончил в феврале сорок пятого. Как раз в те дни, когда мы боролись с вашим Исаевым. Ну и голова этот ваш Исаев! Ему скорее бы подошла фамилия Головин.

С т а л и н. Харошие стихи, Адольф. Мне особенно про махаонов понравилось. Как ты думаешь, Адольф, Мандельштам был хорошим поэтом?

Г и т л е р. Еврей?

С т а л и н. Да.

Г и т л е р. Вы дошли до ручки в своём интернационале. Русскую поэзию у вас пишут евреи. А еврейскую кто пишет?

С т а л и н. В корень, Адольф. Калмыки, лезгины, карачаевцы, казахи. Вот скажем, Сулейман Стальский. Сулейман — по-турецки Соломон. Так вот, Стальский у нас сейчас главный еврей. Но как пишет! Написал, что Сталин выше гор. Больше Солнца! Чуешь масштаб? Это же почти Ветхий Завет. Видишь, какие у нас поэты. Советская власть воспитала их и вскормила!

Г и т л е р. Я не знал, что русская поэзия так продвинулась. Почему ты спрашиваешь о Мандельштаме?

С т а л и н. Я спрашивал Пастернака. Даже звонил ему в офис. Кого мне ещё спросить?

Г и т л е р. А в чём замес?

С т а л и н. Понимаешь, мы его арестовали, но у меня до сих пор ощущение ашибки. Вот послушай! (Достаёт папиросу Дукат, разворачивает, читает.)

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей,

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей.

Г и т л е р. Это всё?

С т а л и н (аккомпанирует трубкой).

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня в ночь, где течёт Енисей

И сосна до звезды достаёт,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьёт.

Г и т л е р. Моё мнение — правильно арестовали.

С т а л и н. Отправили в лагерь, в равные условия.