Гинекологическая проза - [24]

Когда в сентябре она снова встретилась с врачом (записываться на прием каждый раз приходилось недели за две, очереди в Центре были будь здоров), та, после очередного осмотра, нарисовала Ирочке широкую программу дальнейших действий.

– Данные ультразвука никаких отклонений не дали, нужно будет сделать рентгенографическое исследование, затем гидротубацию, если ничего не найдем, будем делать лапароскопию. Попутно нужно будет гормональный фон проверить, массаж маточный поделать, так что, Ирина Николаевна, мужайтесь, будем бороться.

И если пока для Ирочки все эти слова значили не более, чем набор медицинских терминов, то за следующие три с лишним года она детально познакомилась с каждым из вышеназванных понятий. Теперь воспоминания о моральных страданиях по поводу первого ультразвука вызывали у нее тихую улыбку. Унизительно ей тогда было, горя она не знала, вот что.

То, что страдания, помимо моральных, могут быть чисто физическими, Ирочка постигла в полной мере во время лечения. Лапароскопия оказалась на практике введением внутрь световода через разрез на животе – вполне операция, хоть и под местным наркозом. Страшно и больно, и шовчики потом ноют. А маточный массаж, хоть за операцию и не считался, был жуткой сам по себе процедурой, когда в тебя, в самое сокровенное твое нутро вторгаются чуждые жесткие руки, и мнут тебя, и растягивают, и невозможно сдерживать крик, тут даже понимание того, что это все для твоей же пользы, не спасает. После этого разные мероприятия вроде гидротубации или чего другого кажутся просто развлечением, хотя и они малоприятны, а о стеснительности и прочих сантиментах забываешь напрочь. Да и само по себе нахождение в больнице (а Ирочке, естественно, приходилось периодически проводить там от недели до месяца) не способствует развитию в человеке чрезмерной стыдливости.

За время выполнения намеченной программы лечения Ирочка узнала многое не только о медицине. Она научилась лежать в больнице, где среди таких же несчастных она стала членом нерушимого женского братства. Не радостного сообщества молодых матерей, но братства женщин, лишенных по разным причинам этого такого естественного и такого необходимого счастья. Она не встречала до сих пор нигде такой искренней теплоты и бескорыстной готовности помочь, как здесь, в серых больничных палатах, среди женщин различных кругов и судеб, сведенных случайным образом в узких стенах. Невзирая на, а может быть, именно благодаря тому, что, по выходе из этих стен, встречаться им больше не приходилось, женщины здесь были предельно открыты друг другу, делясь с соседками по палате самым сокровенным, и получая столь же искренний отклик в ответ.

И Ирочка привыкла к таким отношениям и, странным образом, не то чтобы полюбила их, но после, на свободе, среди родных, среди Славиных скупых расспросов и материных суетливых причитаний, она чувствовала себя непонятой и чужой, как с другой планеты. В самом деле, ну как объяснить им, что вот прошлый анализ показал одно, а новый – совсем другое, и в этом есть повод для оптимизма, или наоборот; какими словами описать непричастному человеку, мужчине тем более, как болит все внутри после процедуры гидротубации, когда тебя всю, до маленькой клеточки, накачивают специальной жидкостью, наблюдая по приборам за ее током, и как болит потом душа, узнавая, что и это мучение было перенесено втуне. Больничный мир затягивал ее, даже работа не приносила облегчения, тем более, что там начинали коситься на ее отлучки, и, кроме того, приходилось придумывать каждый раз новые причины для очередного ухода в больницу, настоящих она там не открывала. Это действовало на нервы, и Ирочка стала подумывать о том, чтобы уйти с работы, хотя бы на время, долечиться спокойно. До чего долечиться, она не говорила даже сама себе, хотя вариантов тут было два – пан или пропал, и весы, чем дальше, тем неуклоннее клонились именно ко второму.

Как-то в конце осени, после очередных трех недель, проведенных в Центре (курс эндокринологической гормональной проверки-лечения, каждый день уколы и таблетки, от которых ломит поясницу, ноет все тело до кончиков пальцев и не хочется жить, каждый третий день – анализ крови из вены), Ирочка пришла к своему лечащему врачу на последний перед выпиской прием. Елена Игоревна у себя в кабинете перечитывала бумаги в толстой серой папке, в которой Ирочка опознала свою «историю болезни».

– Доброе утро, Ирочка. Присаживайтесь, – и продолжала листать. Закончила, закрыла папку, положила на край стола, чуть прихлопнув ладонью. – Так вот. Мне грустно об этом говорить, но я не вижу явных причин вашего бесплодия. Мы давно вас наблюдаем, мы провели множество обследований и профилактических курсов, и ничего серьезного мы за это время не находили. Были легкие следы воспалительного процесса, возможно, в результате осложнения после каких-либо инфекционных заболеваний, но, во-первых, сами по себе они достаточно незначительны, во-вторых, мы их успешно устранили. Что я могу еще сказать? На все только воля Божья. Я не вижу резонов вас дальше мучить, Ирочка, вам тут досталось за это время, – тут она подняла глаза на побледневшую, закусившую губу Ирочку, которая сидела, вцепившись, как в последнюю соломинку, в край стола.