Гимн шпане - [122]

— Смотри, вот они!

Нам махала Карин, за ней появился Александр — быстрее, уже начинается. На этот вечер он взял билеты в театр, на представление современного балета в Шатле. Давай, подонок, подумал я, дыши полной грудью, наслаждайся последними мгновеньями своей жизни. В зале яблоку было негде упасть, все шушукались и вертелись, наконец свет погас, и раздались звуки тамтама, бум-бум, в глубине сцены одна девушка что есть силы стучала по ударной установке, вот появилась вторая, вспышка, за ней третья, вспышка, они пустились в пляску, мы сидели на лучших местах, в центре, я не ожидал, что меня так захватит это зрелище, они сходились, бум-бум, подпрыгивали, падали, переплетаясь телами, сверху опустился огромный прозрачный экран, и сквозь него мы видели фигуры танцовщиц, увеличенные в несколько раз, бум-бум, вот выбежали мужчины и тоже вступили в танец, бум-бум, мне казалось, что я сам нахожусь на сцене, участвуя в танце, и что сейчас появится огонь, вспыхнут языки пламени, и на экране тут же запылал пожар, мы с танцорами будто составляли идеальный симбиоз, я всем телом вибрировал в такт барабанному бою, в какой-то момент одна из танцовщиц сказала, что ритм, который мы слышим, бум-бум, на самом деле биение сердца Софи, усиленное мощным микрофоном, так что нас ведет ее сердце, и действительно, барабанщица перестала играть, но звук никуда не делся, бум-бум, и танец возобновился, на экране появились гигантские титры — «Доспехи» — и перед глазами зрителей резко предстало лицо танцовщицы, искаженное от напряжения и боли, потом вместо него возник кулак, бьющий ее под дых, и снова — «Доспехи», у нее по груди текла кровь, оставляя темные пятна, я повернул голову, в кресле рядом со мной Александр, весь потный, ерзал по сиденью, бум-бум, его перекошенная рожа морщилась при каждом стуке, словно кто-то бил его невидимой палкой, тебе конец, скотина, конец, я прикончу тебя, и тут я представил, что в меня летит статуэтка из эбенового дерева, тяжелая, грозная, состоящая из тысяч частиц, и мое тело пронзила леденящая дрожь, словно меня задела крылом сама смерть, — ты умрешь, скотина, слышишь ритм похоронного марш, так он играет по тебе. Прожекторы и камера метались по зрительному залу, и вдруг на экране появилось изображение нашего ряда, нас, троих, Александра, Мари-Пьер и меня, Алекс был на грани апоплексического удара, Мари-Пьер толкнула: меня локтем, мол, смотри, на экране мы, ее движение, увеличенное в десятки раз, синхронно отразилось перед нами на экране; по окончании балета Александр был весь красный и надолго исчез в туалете. Развязка приближалась.

Мы вроде собирались потом зайти в бар неподалеку — «У Кри и Маню», но, вернувшись, он сказал: простите, ребятки, кажется, я съел что-то несвежее, лучше поедем ко мне. Было половина одиннадцатого.

Из открытого бардачка у меня, в машине он выхватил небольшую книжицу, которую я нашел в номере отеля. «Король и его брат-отшельник».

— Боже, какой бред.

Он полистал и зачитал громким голосом отрывок: И все же лицо его омрачала тень. Мой брат вернулся. Услышав новость, девушка вскрикнула. И говорит: какая чушь, неужели ты это читаешь?

У меня в глазах аж зарябило от ярости, я сказал, да, со мной бывает.

Когда мы пришли к нему домой, Карин, вспомнив, что через неделю Рождество, спросила, как будем справлять, но все промолчали. Боров удалился в ванную, потом вернулся, принял аспирин, глотнул виски и развалился на диване: итак, детки, мне уже лучше. Гораздо лучше. Карин поставила диск Азнавура. Я разделся. Мари-Пьер тоже.

— Ну что, пошалим?

Он был ненасытен. Мерзкое, ненасытное чудовище. В какой-то миг меня охватило сомнение, я подумал: мне даже убить тебя слабо, я не смогу. Карин включила видак. Он снял свитер. Азнавур заливался соловьем. Хочешь, хочешь, если ты хочешь — я тоже хочу .

Боров прихлопывал в ладоши, не попадая в такт. Пальцы нервные ласкают твои бедра. Он повел Мари-Пьер в спальню. И говорить вполголоса слова, что вслух не произносят никогда. Ко мне приблизилась Карин. Она поставила кассету с порнофильмом. Я снял брюки. Она начала меня ласкать, но ничего не получалось.

— Привяжи меня, привяжи покрепче.

Я сделал, как она просила. У Александра был целый арсенал всяких веревок и наручников. Я связал ей руки за спиной.

— Погладь меня.

Мои мысли были далеко. Он гораздо крепче и умеет драться. Он рассказывал нам, что в юности служил в армии, один на один мне с ним не справиться.

— Эй, Гастон, ты заснул?

Ей удалось толкнуть меня ногой, что с тобой, мальчик, твой дружок повесил нос, ну-ка, задай мне порку, бей меня. В соседней комнате уже начали трахаться. Бессознательно я накинул на шею Карин веревку и начал затягивать. Поначалу она думала, что это игра, давай, Гастон, мой бедный импотент, я затягивал сильнее и сильнее, пока ее шея не побагровела, она потеряла сознание. Свет погаси, задерни шторы / И стань рекой, источником любви, / Что буду пить я до зари. Я взял в кухне большой нож. Они лежали на кровати, он был сверху и вставлял ей, охая и ахая, Свет погаси, и побежим тотчас / В края, где счастье ожидает нас