. Я снова застыл в нерешительности. Его ягодицы двигались в такт музыки. Свет погаси. Нам ночь нужна. Видимо, он почувствовал мое присутствие. Мы лишь материя. Мы лишь сознанье. Я вонзил в него нож, довольно глубоко, кажется, попал между ребер, сразу вытащил и ударил снова. Он дернулся назад и оторвался от нее, выставив свой красный член, но я опять его ударил и бил без остановки, пока все вокруг не стало алым и Мари-Пьер не подняла крик, в самом конце он пробормотал что-то по-польски и рухнул на пол.
Полиция взяла нас через три дня, прямо в номере отеля, который мы не покидали. Тогда, в квартире, с Мари-Пьер случилась истерика, мне пришлось дать ей пощечину, и с тех пор она практически не открывала рта, возможно, до нее наконец дошло, что он планировал: сделать из нее шлюху. Стать шлюхой в семнадцать лет!
Сначала легавые вели себя отнюдь не вежливо, прямо скажем, грубо, но, поняв истинную сущность моей жертвы, в чем помогли видеозаписи и соответствующие аксессуары, они смягчились, и когда комиссар спросил одного о ходе следствия, тот сказал: толстяк платил парню, чтобы он давал ему трахать свою подружку, это не с целью ограбления, а в состоянии аффекта, да и судья, объявляя приговор, был вполне лоялен.
Со дня убийства я чувствовал себя просто превосходно — спокойно, уверенно, наконец все пошло своим, чередом, пусть это звучит страшно, но мой поступок казался мне естественным и неизбежным продолжением событий, логику которых я безуспешно пытался понять.
Сидя в машине, которая везла меня в тюрьму, я подумал: скоро ровно год, как мы знакомы с Мари-Пьер, а завтра Рождество.
Еще я подумал, что в действительности у меня нет на свете ни одного родного человека, и мне вспомнилась фраза Марселя Дассо, когда он, рассуждая о своем четырехлистнике, заметил: пусть не у каждого есть талисман, зато звезд на небе хватит на всех.
А потом за моей спиной захлопнулись ворота Флери, и больше я уже ни о чем не думал.
