Гильзы на скалах - [20]

Покуда кровь по жилам, а не квас

течет. В глазах огонь, в руках гитара.

В кого еще влюбляться, как не в нас,

Ужель соперник сыщется гусару?

Но минет ночь, не умолим рассвет.

Что ж, Господа! Нам счастье не по чину.

И женщина, когда выходит в свет,

Берет в мужья солидного мужчину.

Пусть милых глаз, другому отдан луч,

Пусть сердце пленено, другим и мысли.

Пол жизни, отдадим за поцелуй!

И без того, короткой нашей жизни.

Вино не застоится в погребах,

От сапога не поотвыкнет стремя.

Вкус жизни, на обветренных губах,

Мы чувствуем во много раз острее.

И чтоб закрыть дорогу подлецам,

Стремящимся, проникнуть в наше братство.

Друзей, мы выбираем по сердцам!

И по уменью — пить, любить и драться!

Вращается Фортуны колесо,

То медленно, то бешено, то чинно!

Как трудно, разглядеть ее лицо!

Когда все время, видишь только спину.

Отечества, презренные враги!

Угодно ль Вам изведать нашу силу?

Не делайте поспешные шаги,

И мой совет — не трогайте Россию!

Нас вновь пленяет боя круговерть!

Своим аршином, наш уклад не мерьте.

Мы живы! Слава Богу, ну а смерть.

Что за дела? Нам некогда о смерти.

Хрусталь звенит, и золото и медь!

И жизни грош цена в огромном мире!

Но кто нибудь, опять, за нашу смерть.

Себе добавит крестик на мундире

С тех пор, так и повелось, раненые и сестры каждую ночь, собирались в палате у Сергея с ребятами. Сергей пел романсы, он знал их великое множество. Сестры плакали над красивыми словами, и уже практически все, были тайно влюблены в Сергея. Сергей начал быстро поправляться. Молодой организм взял верх над ранами. Вскоре, после очередных ночных посиделок, одна из медсестер, Дашенька, пригласила Сергея к себе в дежурку, якобы для того, чтобы переписать слова одного романса. И там, весь остаток ночи, они долго и нежно любили друг друга.

Глава 5

Сергей снова играл на гитаре. Рядом на табурете сидела Катя, очередная медсестра очарованная им. Уперев кулачок в подбородок, она влюбленными глазами, смотрела на Серегу. Вдовин, на своей койке, читал какой-то фантастический роман. Каверин писал стихи в своем блокноте. Десантник Володя выписался, обняв на прощание всех, он оставил каждому свой адрес в Калуге. Пожелав всем, скорее поправится, ушел. Парни долго смотрели в окно, провожая взглядом, боевого товарища. Петю отправили в реабилитационный центр. На свободные кровати положили новеньких — война еще продолжалась. Каверин готовился к выписке, нога зажила, и он проходил последние медосмотры перед выпиской.

По палате ходила со шваброй нянечка Зина и потихоньку бурчала на Сергея.

Сергей перестал играть, посмотрел на Зину.

— Теть, Зин. Что Вы все ругаетесь? — спросил он у нянечки.

— Ну и ходок ты Серега! Едва оклемался, дырки вон еще не зажили, а он уже пошел!!! А девки! Как с ума посходили. Кругом только и слышу: «Ах, Сережа. Ой, Сереженька!». К Вам на этаж, уже очередь, на дежурство, из девок стоит, а раньше не загнать было. Катька, а ты, что здесь сидишь? Иди, там еще раненые лежат, сходи, посмотри. А то совсем про работу забыла. Иди, кукла крашеная, а то пожалуюсь Лидии Михайловне. Она быстро, весь Ваш амур прикроет. Поставит сюда старух дежурить, а Вас по другим отделениям разгонит. — Катя нехотя встала, и пошла к выходу.

— Ну, что Вы тетя Зина. Я же просто послушать пришла. Сережа, я вечером зайду. — и Катя вышла.

— Послушать она пришла, а я потом ночью, их вздохи из каморки, слушай. Кобель ты Серега! Хотя, я в молодости любила таких кобелей.

Эх, была бы я хоть на двадцать лет моложе, мигом бы всех этих кукол разогнала. Мой тоже хороший ходок был. По бабам. Ни одной юбки не пропускал. А такой, как ты был — молчун. На гармошке поиграет, бабы ему в койку так и прыгали. Все вы музыканты такие.

А любила я его, ой как любила! Бывало, знаю, что он с очередной, где-то загулял. А всю ночь жду. Никогда не ругалась. Красивый он был, ну как этот, как его, Косталевский в молодости. Вот, — тетя Зина стояла, оперявшись на швабру, и с улыбкой вспоминала свою молодость. Сергей и все остальные молча улыбались.

— И много у Вас таких кобелей было? — весело поинтересовался Вдовин.

— Да уж было! Все тебе расскажи, обормоту. Вы ведь навешаете нам лапши, а мы и рады за это вас ублажить. А потом плачем в подушку.

Ну ладно, пойду я. А ты, Лешка, вот у Сереги, учись баб обольщать. А то, как мужик неотесанный: «Танька, пойдем, погуляем», тьфу. Я бы тебе не дала! — и Зина вышла из палаты. Парни захохотали. Вдовин сидел в растерянности.

— Вот старуха вредная. Не дала бы она. Да кому ты, старая, нужна! — в сердцах вслед крикнул он.

Раненые засмеялись еще громче. Даже Антон под бинтами, затрясся в беззвучном смехе.

— Эх, Леха, это она сейчас старая. А раньше! Ты сходи на первый этаж, там стенд с лучшими работниками госпиталя висит. Есть фото Зины в молодости. Вот побегал бы ты за ней, лет тридцать назад, — сказал Каверин, пряча блокнот в тумбочку.

— К какой ты там Таньке приставал? Колись? — Серега весело смотрел на Вдову.

— Да после тебя, бесполезно к кому-нибудь приставать. Гад, ты Серега. — Алексей сердито посмотрел на Сергея.

Они крепко сдружились с Алексеем. Уже было понятно, что это навсегда.

— Леха, ты же знаешь. Я кроме Даши, больше, ни с кем.