Гидеон из Девятого дома - [44]

– Тронешь еще раз – убью, – вытолкнула Харроу сухим горлом, не открывая глаз. – Правда убью.

Гидеон отдернула руку, как от огня, и выдохнула.

– Ну попробуй, детка. Ты на мумию похожа, на тебе мяса не осталось.

Харроу не двинулась. За ухом у нее виднелся синяк, уже фиолетовый.

– Я же не говорю, что мне при этом не будет больно, – прошептала она, – я только говорю, что ты сдохнешь.

Гидеон тяжело облокотилась на тумбочку Харроу и сделала долгий злорадный глоток из ее стакана. Внутри у Гидеон все сжалось и звенело, а от остывшего под рясой пота она одновременно чесалась и дрожала. Она откинула капюшон и выпуталась из рясы, чувствуя себя невыспавшимся ребенком.

– Спасибо, Гидеон, – громко сказала она. – Я попала в переделку, а ты меня спасла, чего я никак не могла ожидать, потому что я сука, застрявшая в костяном панцире в подвале. Этим ты без меня занималась все это время? Пинала хрен в подвале?

Губы адептки изогнулись, и под слоем серого показалось розовое, распухшее.

– Да. Да, я пинала хрен в подвале. Тебе не надо было вмешиваться. Ты сделала как раз то, чего я боялась. Выдернула меня оттуда, откуда не надо было выдергивать.

– Не надо? То есть ты там валялась по собственной воле?

– Я восстанавливала силы…

– Да хрен там было!

Харроу открыла глаза и заговорила громче. Голос дрожал от напряжения:

– Шестой дом! Ты вообще представляешь, как трудно опередить Паламеда Секстуса? Я разве не велела тебе закрыть свой пухлый ротик? Со мной все было бы хорошо. Я потеряла сознание и отдыхала.

– И откуда я должна была об этом узнать? – мрачно спросила Гидеон. – Я ничего не знала. Мне нужны ответы. Еще вчера были нужны.

Белки глаз Харроу порозовели и воспалились. Вероятно, от недостатка отдыха и избытка обмороков. Она снова закрыла глаза и уронила голову. Спутанные пряди волос чернели на подушке. Она казалась усталой и измученной.

– Я с тобой не разговариваю, – сказала она наконец.

– Разговариваешь, – возразила Гидеон. – Я забрала свой брелок назад, так что, если ты снова захочешь попинать что-нибудь в подвале, хрена с два ты оттуда выберешься.

Губы некромантки сжались в тонкую линию. Очевидно, это должно было продемонстрировать железную решимость, но продемонстрировало только кучу струпьев на губах.

– Это легко исправить. Ты же когда-нибудь спишь.

– Хорош блефовать, Нонагесимус! Прекрати вести себя так, будто я во все это впуталась. Ты со времени прилета и двадцати слов мне не сказала, ничего мне не рассказываешь, а я все равно делаю вообще все, что ты у меня просишь! Что бы это ни было! Ну ладно, почти все, потому что я пошла тебя искать! Но я не поднимаю головы, и я с тобой не ругалась! Так что, если станешь со мной примерно на десять процентов менее мерзкой, это будет круто.

Наступила тишина. Железная решимость на обветренных губах куда-то делась. Чуть-чуть. Гидеон добавила:

– И не зли меня. Ты охренеешь, когда узнаешь, куда я эту штуку могу спрятать.

– Вот дрянь, – буркнула Харроу. – Воды дай.

Пила она с трудом. Приподняла голову, сделала пару судорожных глотков, снова легла, прикрыла глаза. На пару мгновений Гидеон решила, что она заснула обратно, но потом Харроу заворочалась и сказала бесцветным голосом:

– Я бы не назвала макание в грязь рыцаря Третьего дома «не поднимаю головы».

– Ты не одобряешь?

– Что? Да нет, – неожиданно сказала Харроу, – ты должна была закончить. А с другой стороны, болтовня с Седьмым домом – это наивность, или глупость, или и то и другое. Какое слово во фразе «ни с кем не разговаривать» тебе непонятно?

– Дульсинея Септимус умирает, – ответила Гидеон, – дай мне перерыв.

– Какое интересное место для смерти она выбрала.

– Что ты делаешь, где ты это делаешь и зачем? Отвечай, Преподобная дочь.

Они смотрели друг на друга одинаково мрачно и упрямо. Харроу отпила еще глоток и теперь гоняла воду во рту, явно о чем-то размышляя. Гидеон присела на заскрипевшую под ней тумбочку и стала ждать. Некромантка все еще кривила губы и выглядела такой кислой, что ей бы лимон позавидовал. Наконец она спросила:

– Что жрец назвал единственным здешним правилом в тот день, когда мы прибыли?

– Ты не очень хорошо умеешь в «Здесь я задаю вопросы, сучка», – заметила Гидеон.

– Это ты к чему? Отвечай.

Гидеон обиделась на «отвечай», но неохотно отмотала ленту памяти назад, мимо гниющей мебели, всяких уродов и вяжущего чая.

– Этот, Учитель? Он говорил про двери. Типа нельзя открывать запертые.

– А точнее, нам запрещено открывать запертые двери без разрешения. Этот старик – сущая заноза в заднице, но он дал нам подсказку, сама подумай.

Харроу вроде бы потихоньку отходила. Она слабо задергалась, пытаясь сесть, но, прежде чем это успело смягчить бетонное сердце Гидеон, она разозлилась и вытащила из рукава две костяные плашки. Она прижала их к хлипкому столбику кровати, и тут же из них выскочили костяные руки, которые и помогли ей сесть, подтянув ее к изголовью. Из полога высыпалась туча пыли. Харроу отчаянно чихнула, и из носа у нее брызнула кровь.

Она пошарила под рясой и вытащила маленькую пухлую книжку, переплетенную в потрескавшийся почерневший материал. Обложка отливала неприятным рыжим цветом, свойственным дубленой человеческой коже. Страниц в книжке была тысяча или миллион.