Гибрид - [2]
По вечерам Аня мне читает книжку про тысячу и одну ночь. Сказка с картинками.
Дядя Жорж говорит, что сказки — это сплошное вранье. И нечего мне забивать голову. Лучше, если бы Аня меня учила считать до ста.
А я еще не знаю, что лучше. И все равно прошу Аню почитать мне про Синдбада-морехода.
Мне нравится «сплошное вранье».
Я живу или на Никицкой у бабушки. Или в Сокольниках — с мамой и папой. У меня два двора. И два друга. Вовка на Никицкой. И Мишка в Сокольниках. А летом я вообще живу в Лосинке, у папиной бабушки и папиного дедушки.
Лето, зима, лето — прошел год.
Зима, лето, зима — еще прошел.
Так и живем.
Чиво смеетесь?
Скользкий вопрос
— Эй ты, ивреец! — кричит мне мальчик.
Я не знаю почему, но страшно обижаюсь и не хочу с этим мальчиком играть. Дома я спрашиваю:
— А что такое «иврей»?
— Твой папа еврей, твой дедушка еврей.
— Какой дедушка?
— Папин папа.
— А твой папа?
— Мой папа русский, и мама тоже русская. У тебя одна бабушка русская, а другая нерусская.
— А что значит «русская» и «нерусская»?
— Когда вырастешь, все поймешь.
— А «иврейцы» все плохие или не все?
Мама сердится и не хочет об этом разговаривать. Мишка мне сказал, что «иврейцы» пьют нашу кровь.
Я пристаю к дедушке, который у меня «иврей»:
— Деда, а деда? Ты пьешь кровь?
— Фуй, фуй, — дедушка всегда так говорит, когда сердится. — Кто тебя этому научил?
— Бабушка сказала, что тетя Белла пьет ее кровь.
Тетя Белла — сестра моего дедушки. Она старая, как баба-яга.
— Твоя бабушка имела в виду совсем не это. Просто она и тетя Белла не находят общий язык.
Но меня не интересует сейчас общий язык. Мне нужно знать, почему «иврейцы» пьют нашу кровь?
— Не слушай всякие гадости, которые говорят во дворе. Это глупые люди.
— А Мишка сказал, что ты, скорей всего — «жид пархатый».
Дедушка становится такой красный, как помидор:
— Не смей так говорить. Фуй! Фуй! Твоего Мишку надо забрать в милицию.
Я хочу смягчить обстановку:
— А собаки бывают «ивреи»?
— Какие собаки? — не понимает дедушка.
— Мишка еще говорит, что пудель у соседей — это «иврейская» собака.
— Ходи сюда, — говорит мне дедушка, — никогда не повторяй, что говорит тебе твой Мишка. Он просто невоспитанный мальчик. Фуй!
Если у меня один дедушка «иврей», а другой «русский», тогда я сам — «русский» или «иврей»?
Если у меня одна бабушка «русская», а другая бабушка, наоборот, «иврей», тогда я сам кто — «русский» или «иврей»?
Если у меня даже папа «иврей», а мама «русская» — тогда что мне делать?
Папин дедушка говорит, что у нас нет теперь ни «русских», ни «ивреев». Теперь все равны, как обещал Маркс.
При царе «ивреев» в Москву не пускали. Было ужасное безобразие. Только купцов первой гильдии. Мой дедушка был купец. Но жил он не в Москве, а в Минске. И там делал махорку «Тройка» для всей русской армии. А махорка — это такой табак, который приличные люди не курят. Приличные люди курят «Казбек». Моя мама курит «Беломор».
Дедушка сейчас совсем не курит. Врачи сказали, что если он будет курить, умрет прямо на улице.
Дедушка не хочет умирать в такое время, когда всем дали свободу. Как обещал Маркс. И теперь живи, где хочешь. Только не делай глупости.
А Дворничиха сказала, что у нас во дворе слишком много «ивреев». И нечего им делать в Москве.
Про меня она долго думала и теперь решила, что я, наверно, все-таки «русский». Хоть папа и подкачал. Потому что беленький. И у меня голубые глаза, как у мамы. А «ивреи» все черные. У них на лбу написано — «иврей»!
У моего дедушки ничего не написано.
У папиной бабушки тоже на лбу не написано. Может быть, они даже не «ивреи»?
Когда один мальчик бросил в меня камнем, Вовка дал ему хорошенько. А Дворничиха сказала, что нельзя бросать камнями даже в «ивреев». Потому что можно разбить окно.
Нашу соседку в Сокольниках зовут Чилевич. Она сказала, что «ивреев» не любят, потому что они умные. А бабушка сказала, что эта Чилевич сама неумная и большая нахалка. Она всегда в магазине лезет без очереди.
Папина бабушка тоже говорит, что умный человек никогда не будет показывать, что он умный, а кругом одни дураки.
Когда я это сказал про одного мальчика во дворе — «дурак какой-то», бабушка на меня накричала. А папин дедушка сказал, что если он на самом деле дурак, то ничего страшного нет. Потому что дурак — не ругательское слово, и говорить надо всегда только правду. Какой бы горькой она ни была.
Дядя Сережа сказал, что я никакой не «иврей» и никакой не «русский». Я наполовинку. Настоящий «ГИБРИД». Если грушу скрестить с яблоком, получается «гибрид». И если пуделя с овчаркой — тоже «гибрид».
А папина бабушка сказала, что это скользкий вопрос.
Я пошел во двор и всем сказал, что я никакой не «иврей», а «гибрид».
На Никицкой все ребята теперь меня так и зовут. А в Сокольниках пока еще никто не знает, что я «гибрид».
У бабушки я сплю в креслах. Вот так — берут два кресла и сдвигают на ночь. А между ними ставят козетку. Один раз во сне я ворочался-ворочался и ка-ак — бабах! Кресла разъехались… и я полетел на пол.
Вот такая получилась дураковина.
На Никицкой теперь меня кладут за шкап. Там дедушкины книги. Он всю жизнь их собирал, пока жил дома.
Я люблю смотреть Брема. Про животных. Только это тяжелая книга. Бабушка достает из шкапа по одной. Я листаю эти книги, если хорошо вымою руки, с мылом. Больше всего мне нравится про собак. У Брема есть все собаки, с картинками. Только нет «гибридов».
Рей и Елена встречаются в Нью-Йорке в трагическое утро. Она дочь рыбака из дельты Дуная, он неудачливый артист, который все еще надеется на успех. Она привозит пепел своей матери в Америку, он хочет достичь высот, на которые взбирался его дед. Две таинственные души соединяются, когда они доверяют друг другу рассказ о своем прошлом. Истории о двух семьях проведут читателя в волшебный мир Нью-Йорка с конца 1890-х через румынские болота середины XX века к настоящему. «Человек, который приносит счастье» — это полный трагедии и комедии роман, рисующий картину страшного и удивительного XX столетия.
Иногда сказка так тесно переплетается с жизнью, что в нее перестают верить. Между тем, сила темного обряда существует в мире до сих пор. С ней может справиться только та, в чьих руках свет надежды. Ее жизнь не похожа на сказку. Ее путь сложен и тернист. Но это путь к обретению свободы, счастья и любви.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В декабре 2014 года братья Олег и Алексей Навальные были осуждены по «делу "Ив Роше"». Алексей получил 3½ года условно, Олег — 3½ года колонии. Европейский суд по правам человека признал приговор произвольным и необоснованным, но Олег отсидел весь срок, 1278 дней. В этой книге, большая часть которой была написана в колонии, он изложил все, что произошло с ним за это время. И снабдил рассказ подробнейшими схемами и иллюстрациями. Из нее можно узнать, чем «красная» зона отличается от «черной», зачем в тюрьме нужны простыни и полотенца, что такое СУС, БУР и АУЕ, куда прятать сим-карту при обыске и почему Чубакка стал осужденным.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Юля стремится вырваться на работу, ведь за девять месяцев ухода за младенцем она, как ей кажется, успела превратиться в колясочного кентавра о двух ногах и четырех колесах. Только как объявить о своем решении, если близкие считают, что важнее всего материнский долг? Отец семейства, Степан, вынужден работать риелтором, хотя его страсть — программирование. Но есть ли у него хоть малейший шанс выполнить работу к назначенному сроку, притом что жена все-таки взбунтовалась? Ведь растить ребенка не так просто, как ему казалось! А уж когда из Москвы возвращается Степин отец — успешный бизнесмен и по совместительству миллионер, — забот у молодого мужа лишь прибавляется…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)