Гиблая слобода - [88]

Познакомившись с Розеттой, Полэн сохранил привычку бывать в лесной хижине, и влюбленные часто отправлялись туда по воскресеньям. Здесь же в один апрельский вечер Розетта стала его женой.

Полэн сперва с братом Проспером, а потом с Розеттой чувствовали себя в хижине, как дома.

Порвав с Эсперандье, Полэн обосновался там вместе с женой и ребенком.

Вскоре Просперу пришлось идти на военную службу. В призывную комиссию братья явились вместе, так как считались ровесниками. Врач сперва колебался, не зная, какое дать заключение, так малы были ростом оба призывника, но в конце концов признал их годными к военной службе. Однако из‑за своего семейного положения Полэн получил отсрочку.

Когда Проспер уехал в оккупированную Германию, где стоял его гарнизон, порвалось последнее звено, связывавшее Полэна, Розетту и их ребенка с внешним миром.

И они зажили на своей лесной опушке, как настоящие робинзоны.

Вначале Полэн еще находил кой — какую поденную работу на окрестных фермах.

Но вскоре мороз сковал землю, и всякие работы в амбарах и на скотных дворах прекратились.

Полэн и Розетта жили теперь на те несколько тысяч франков, которые им с трудом удалось скопить, урезая себя в самом необходимом. Они заперлись, законопатились, окопались в своей хижине и ждали: что кончится скорее — зима или их сбережения?

Теперь они покупали картошку и молоко только для ребенка.

Жал — Пьер Шаброль 249

Но вот наступил день, когда уже не на что было купить картошку и молоко. Конечно, Полэн с Розеттой могли бы прийти в Гиблую слободу. Любая дверь открылась бы перед ними. Но какая‑то непонятная, дикая гордость удерживала их от этого шага. К тому же они были выбиты из колеи, потеряли способность соображать, действовать. Борьба с холодом поглощала все их силы, физические и душевные. Полэн с утра до ночи заготовлял дрова. Они с Розеттой набивали до отказа старую печь, раздували огонь, подбрасывали топливо. Но холод брал свое. Даже когда печь накалялась добела, в хижине стоял мороз. Мороз подбирался и к самому защищенному уголку— к кроватке девочки. Молоко замерзало в бутылке, когда ребенок засыпал, сжимая ее в ручонках.

Как‑то Полэну удалось получить через Благотворительный комитет талоны на молоко, хлеб и мясо. Ребенку дали молока, разбавленного водой. Хлеб высушили и ели его с наслаждением целую неделю. Мясо разрезали на маленькие кусочки и спрятали на самый крайний случай.

Полэн целый день бродил по лесу, надсаживался, орудуя топором, и возвращался вечером, изнемогая под тяжестью срубленных веток.

Но вот однажды утром не осталось больше ничего. Ни крошки еды в старом заржавленном котелке, ни капли молока в бутылке девочки, ни единой мысли в голове. Последний глоток молока был выпит два дня назад, и у малютки уже не хватало сил кричать: ее только что вырвало последним кусочком жареного мяса, который ей затолкали в рот.

Полэн в отчаянии опустил топор перед таявшей с молниеносной быстротой кучей хвороста.

Розетта, не встававшая больше с кровати, с трудом приподнялась на груде тряпья и мешковины, служившей ей постелью, и прошептала:

— Полэн, не уходи, пожалуйста. Ты совсем обессилел. Если ты сейчас уйдешь в лес, то больше не вернешься, я знаю.

Она вплотную придвинулась к дощатой стене.

— Иди сюда. Ложись. Подождем. Подождем и ни о чем не будем думать. Давай спать.

От них всегда все отказывались, отказывались с самого дня рождения. Теперь им оставалось только отказаться от самих себя.

Полэн отшвырнул топор. Он подобрал весь хворост до последней веточки и бросил его в печь. Наклонился над девочкой, укрыл ее получше, подоткнул одеяльце. Лег на койку прямо в шинели. Обнял Розетту, натянул поверх старую мешковину н закрыл глаза.

Холод разбудил его. Полэн встал, отворил дверь и вышел, тщательно прикрыв ее за собой. Он задумчиво брел по лесу в глубокой темноте и вдруг стремительно бросился бежать.

* * #

Шантелуб командовал:

— Живее, перетащим их в комнату мамаши Леони. Ты, Ритон, ступай предупреди отца. А ты, Милу, беги к мамаше Мани — пусть, подогреет; чего‑нибудь из еды. Молока… побольше молока.

Они вышли из лесу и свернули на тропинку. Бэбэ прижимала к себе ребенка, завернутого в чье‑то пальто. Жако шел впереди, он убирал с ее пути камни и предупреждал о встречавшихся рытвинах. Сзади ребята поддерживали, почти несли на руках Полэна и Розетту, другие тащили их жалкий скарб.

Когда процессия добралась до мансарды, в камине уже трещал огонь. Постель была приготовлена, застлана чистыми простынями. Раймон Мартен, Жибоны, Руфены, Берланы и мадам Валевская хлопотали в тесной комнатушке. Мамаша Мани принесла кастрюлю горячего молока и полную суповую миску бульона.

* * %

На следующее утро Жако кончал завтракать и подбирал хлебом соус с тарелки, когда в дверь постучали.

Вошли Жим, брат Виктора, и Милу.

— Привет, Жако. Поговорить бы надо.

Мать тотчас вышла на кухню и принялась шумно двигать кастрюлями: она хотела показать, что не прислушивается к их разговору.

— Виктора арестовали.

— Тьфу ты пропасть! Что он еще натворил?

— Вчера вечером, выйдя из танцевального зала, он вскочил на мотоцикл, стоявший у двери «Канкана», знаешь…