— Прекратите, Зорич! Это же ваши соплеменники, они предоставили вам жилище, и после этого вы хотите их убить! — Настаивал голос из мегафона. В ответ снова прозвучала очередь, с верха забора на головы корреспондентов полетела выбитая каменная крошка. Дама взвизгнула, и, несколько истерично, захохотала.
— Мне это все больше нравится! — Заявила она. — Это даже круче, чем в Ираке.
Переговоры продолжались долго. Лейтенанту показалось, что майор все время чего-то ждет, он не вмешивался в переговоры своего заместителя, чернокожего, рослого капитана. Время от времени он подносил ладонь к уху, явно стараясь получше разобрать слова, доносящиеся ему в наушники спецсвязи. Неожиданно он засмеялся, и махнул рукой корреспондентам.
— Пойдемте, господа, — сказал он, — тут этот спектакль будет длиться еще долго, а я вам покажу кое-что гораздо более интересное, чем вся эта говорильня.
Они прошли за майором метров двести, и вошли в небольшой кабачок на самой окраине города. Он просто кишел морпехами, а в самом центре небольшого зала, на стуле сидел человек непонятного возраста, с белоснежно-седой головой, усталым лицом, и связанными за спиной руками. На щеке пленника зияла свежая царапина.
— Вот, господа журналисты, познакомьтесь, — майор просто сиял от радости. — Полковник сербской армии Душан Зорич, военный преступник, ордер на арест которого выдан Гаагским трибуналом. Как, вы согласны с этим, Зорич?
— С тем, что я Душан Зорич, да, — ответил пленник на прекрасном английском. — А вот то, что я военный преступник — нет.
— Но это ведь вы расстреляли пятьдесят шесть военнопленных в тысяча девятьсот девяносто пятом году? — настаивал майор.
— Это были не пленные, это были звери. Это албанцы вырезали две сербских деревни в Косово, и если бы я взял в плен не пятьдесят, а сто тысяч этих ублюдков, или миллион, я бы расстрелял их точно так же, всех до единого.
— Вы можете говорить сейчас что угодно, но для мировой общественности вы — преступник, — настаивал майор.
— Мне насрать на вашу мировую общественность, — устало сказал Зорич, — для меня существует только мой народ.
— Ваш народ только что сдал вас нам, так что не думайте, что вы для них герой.
Душан усмехнулся.
— Если этот Иуда кабатчик сдал меня вам за тридцать серебряников, то не думайте так плохо про весь мой народ.
При этом он кивнул в сторону бара, где за стойкой стоял невысокий, толстый серб с окладистой бородой. Круглое лицо его жены постоянно торчало в окошке кухни, время от времени в нем появлялись еще чьи-то, такие же черноглазые, только маленькие лица.
— Ну, это уже не так важно, — Джонс усмехнулся. — Он получит свои деньги, обещанные сто тысяч евро. Мы всегда держим своё слово, и выполняем все свои обещания.
— А что вы сделаете со мной? Расстреляете у первой же стенки? — спросил Зорич.
— Зачем, мы пленных, в отличие от вас, не расстреливаем. Мы отправим вас в Гаагу, где вы будете сидеть рядом со своими начальниками всю оставшуюся жизнь. Жаль, что не у нас в Штатах. Там у нас есть смертная казнь, и я бы с удовольствием лично нажал на рубильник электрического стула. Но, эта мягкотелая Европа сохранит вам жизнь, радуйтесь.
— Это хорошо, — усмехнулся полковник, — раз меня не расстреляют, значит, у меня есть карт-бланш.
— Это на что же? — не понял Джонс.
— На последнее действие. Поехали, майор.
Зорич поднялся со стула, и Ванесса Райт, военный корреспондент газеты «Нью-Йорк-Таймс», просто ахнула про себя. Ростом полковник прошел бы в любую американскую баскетбольную команду, два метра с лишним, и при этом комплекция скорей тяжелоатлета, чем бегуна на длинные дистанции. Перед ним полноватый майор Джонс, со своим ростом сто семьдесят пять сантиметров, казался просто коротышкой. Сейчас майор застыл перед своей жертвой, довольная улыбка сияла на его лице. Она не успела исчезнуть и тогда, когда нога Зорича с жуткой силой снизу вверх врезалась ему в нижнюю челюсть. Морпехи тот же час бросились на полковника, повалил его на пол, начали избивать прикладами. Длилось это до тех пор, пока лейтенант Маккормик не понял, что все это крайне неуставное действие старательно фиксируется всеми корреспондентами, на фотопленку, в блокнот и на видео.
— Отставить! — крикнул он, врезаясь в толпу своих подчиненных. — Прекратить!
С трудом ему удалось остановить разбушевавшихся солдат. Зорича подняли на ноги, у него оказалась разбита голова и лицо, носом шла кровь, но он улыбался. Его соперник в это время в углу таверны сосредоточенно выплевывал выбитые им зубы.
— Как хорошо-то, а! Выбить зубы американскому майору, и остаться после этого в живых! — С издевкой заметил Зорич. — Это, кажется, называется торжеством демократии? Да ведь, майор?
Джонс, все так же в согнутом состоянии, только махнул рукой своим подчиненным.
— Выводите его, — перевел его жест Маккормик.
— Вряд ли он доедет до базы живым, — шепнул фотокорреспондент Ванессе Райт. Та чуть подумала, потом решительно шагнула в сторону Джонса.
— Майор, вы разрешите нам поехать в одной машине с Зоричем? Мне бы хотелось задать ему несколько вопросов.
— Нет, это опасно, — прохрипел майор.
