Гибель всерьез - [117]

Дом был бесконечно уродлив, жалок и грязен: лавчонки внизу загромождали низкую подворотню коробками и прочим хламом, тут же стояли пустые, а иногда и полные мусорные ящики, притулились чьи-то велосипеды, тележка слесаря-водопроводчика, валялись лопаты и заступы, громоздилась куча песка, пристроились детская коляска и торговец подержанными книгами, сбывающий всякую муть: старые справочники, тома медицинского «Лярусса», письмовники, потрепанные детективы, руководства, как преуспеть в жизни, удачно выйти замуж, выучить японский за пять уроков, освоить дзю-до за двадцать три, быстро накачать мускулы, сделаться чемпионом по теннису, а также «Кама-сутру» в роскошном супере. На стене красовались бумажки с противоречивыми указаниями, где искать консьержку, объявлениями о визитах инспектора-газовщика и трубочиста, сроках оплаты и так далее.

За подворотней — двор, который мог бы стать колодцем, но не стал благодаря благородству дома слева, чью стену завершала витая ограда, а за ней находилось подобие сада, так что с уровня примерно четвертого этажа вам кивали из-за нее изрядно запыленные деревья. Во дворе теснились разные сараюшки, в одном звонко бил молоток по железной кадушке, во втором — первому под пару — хранились сокровища антиквара, которыми старичок старьевщик торговал на Блошином рынке. Чему служил третий, в сторонке, — никто не знал. А от входа по правую руку всякий видел престранную штуку: две тумбы, а между ними на возвышении — строение (это и было жилище Эдипа); выглядело оно кое-как, но консьержка звала его «частный особняк».

Прошу заметить, что уже в подворотне становилось ясно: наш герой живет именно здесь. На облупленной стене слева столько почтовых ящиков висело, что думалось — не расквартирован ли тут целый полк, а ящик Эдипа, когда-то выкрашенный небесно-голубой краской, пристроился на диво — под самым сводом. Для того чтобы до него дотянуться, нужно было взгромоздиться на тумбу, стоявшую около лестницы «А». Почтальон по доброте душевной, а может надеясь на приз за добросовестное распространение рекламы, влезал на нее каждый день ровно в половине девятого. Зато, оказавшись напротив ящика, точно знал, с кем имеет дело, поскольку хозяин не поскупился на медную табличку, мало того, собственноручно начищал ее до зеркального блеска специальной пастой, чтобы можно было прочесть его имя — не Эдип, конечно, — другое, настоящее. Но вернемся во двор.

«Частный особняк» состоял из двух частей: низа и верха, которые знать друг друга не желали, только наружная лестница их соединяла. Низ был занят кухней, душевой, как стали в наши дни именовать ванную, где не осталось места для ванны, даже самой маленькой, сидячей, нет, нет, избави Бог, мы не допустим в нашу историю еще и убийства Марата, хватит того что в дом героя проникла некая девица, уж не Шарлотта ли Корде? Внизу были и удобства на турецкий лад. Верх состоял из двух комнатенок в глубине и балкончика перед ними. Балкончик давал возможность лицам с богатым воображением полюбоваться воспоминаниями о бересклете или каком-то другом кусте, некогда зеленевшем в некогда зеленом ящике. Огорчало, что в особняк никогда не заглядывало солнце: поутру оно освещало стену дома напротив, касаясь первыми лучами окон третьего этажа. Окна же особняка глядели на улицу Мартир, на север, даже на северо-запад, потому что особняк слегка покосился, но еще не настолько, чтобы любоваться закатом. Эдип обставил свои апартаменты садовыми стульями голубого и оранжевого цвета, соломенными, покрытыми лаком в стиле 1923 года — ни раньше, ни позже, Эдип любил точность. Главная гордость хозяина — кресло-качалка и произведение искусства — картина над кроватью в спальне, чтобы не сказать в алькове, шестикратно увеличенный «Эдип и Сфинкс» Гюстава Моро. Разумеется, черно-белый. И всюду валяется пепел. В гостиной — как пышно выражается Эдип — кирпичный камин с медной газовой горелкой под фальшивыми поленьями в красных асбестовых фестонах.

Девица села, закурила сигарету, собрала рассыпанную на столе колоду карт, перетасовала и принялась гадать. Она была все в тех же замшевых брюках, книги, стянутые ремешком, лежали рядом, а пшеничные волосы закрывали теперь пикового валета и семерку бубен.

— Что это за блондин-коротышка? — начал Эдип. — Кто он такой?

Она считала, переворачивая карты: одна, две, три, четыре, одна, две, три, четыре… и рассеянно переспросила:

— Какой коротышка?

— Ну, тот блондинчик, — отозвался Эдип, — что подошел к тебе у вокзала Монпарнас…

— Свидание. Раз, два, три, четыре, свидание… казенный дом… Хлопоты… Никакого блондинчика, высокий брюнет…

— А в наших краях вы часто бываете?

Она пожала плечами и кивнула в сторону окна: «Я вон там живу…»

Там? Где там? За стеной? В соседнем доме? С садом? Ну и ну! Дева сада! Я всегда знал, что сад посреди Парижа — место, необычное, и конечно, у сада должна быть дева… И вам не нужно быть там неотлучно? Вам позволяют гулять по городу?..

— Так — что за коротышка-блондинчик? — спросила она. — Блондинов пруд пруди.

— В черных очках!

— Понятия не имею… Вы странный тип: приглашаете к себе домой даму, чтобы поговорить о каком-то коротышке-блондине!.. Что, интересно знать, означают эти трефы…