Гибель Византии - [195]

Подобно всему живому, город умирал в мучениях.

Как проказа, пожирающая гнилью плоть человека, пожары двигались к югу, вслед за ордами завоевателей.

Бережно сохраняемые сокровища тысячелетней культуры разграблялись вмиг, под хохот и радостные крики чужеземцев. И если бы только разграблялись! Многое уничтожалось просто так, по прихоти, из-за тщеславия или жажды разрушения, зачастую и из-за желания похвалиться удалью перед собратом по оружию.

Бесценные шедевры дробились на куски, сминались в безобразные лепешки и комки металла, чтобы быть затем припрятанными в узлы и мешки и немного погодя оказаться в цепких руках скупщиков награбленного.

Хмельной разгул бушевал на улицах, как вода в половодье. Одни, кряхтя от натуги, волокли в своих торбах покореженные, сплющенные (чтобы не занимали много места) священные сосуды и дароносицы, обломки крестов, скрученные в тугие жгуты дорогие ткани, одежды, покрывала. Другие — усердно выламывали из дверей золоченные и серебрянные ручки, петли, резные наличники; выбивали из окон цветные витражи и принимая их за драгоценные камни, бережно опускали осколки стекла в свои бездонные мешки. Приметив на их взгляд нечто более ценное, мародеры без сожаления опорожняли битком набитые сумы и тут же вновь принимались заполнять их свежей добычей.

Не менее прочего захватчиков привлекал и «живой товар». Набрасываясь на отчаявшихся в спасении горожан, они, невзирая на сопротивление, выискивали для себя наиболее красивых женщин и детей, оттаскивали их в сторону, валили с ног и связав попарно (спиной к спине, чтобы не могли убежать), вновь бросались за следующей жертвой. Так служанка оказывалась скрученной веревками с госпожой, номарх с конюхом, архимандрит с привратником, юноши с девицами.

Часто между грабителями разгорались стычки из-за добычи: из-за пленников, собак, лошадей или прочих ценностей. Сильный и более злой отбирал у слабого его поживу и тот, наскоро утерев разбитое в драке лицо, вновь пускался на поиски чего-либо подходящего.

Другие развлекались как могли. Группа янычар, окружив монастырь Белых Сестер, с гоготом ринулась на штурм двухсаженной глиняной ограды. Стены святой обители оказались в значительной мере безвреднее стен Константинополя: первый же приступ без потерь увенчался успехом. Напрасно женщины, посвятившие свои жизни Богу, пытались укрыться за дверьми тесных келий. Еще недавно безопасные, охраняемые святостью жилиц убежища перестали быть таковыми. Охотничий инстинкт безошибочно направлял чужеземцев: очень скоро почти все монахини насильно, за волосы, были извлечены из келий, погребов и чуланов и выставлены на обозрение. Затем янычары, сбив пленниц в толпу, принялись поочередно срывать с них одеяния: надо было отобрать среди несчастных тех, кто был годен к продаже — еще достаточно молодых и пригожих, способных к тяжелой грязной работе и деторождению. А для бесполезных, дряхлых старух не жаль и доброго удара клинка….

Икона Пречистой Богоматери, чей потемневший от времени лик был умело оттенен золотым и серебряным окладом и украшен россыпью драгоценных каменьев, заворожил взгляды трех янычар. Они одновременно подбежали к алтарю, вцепились в края иконы и осыпая друг друга руганью и пинками, принялись рвать и тянуть ее каждый на себя. Убедившись в бесплодности такого рода дележки, они похватались за сабли, горя желанием разрешить спор одним из древнейших способов. От неугодного Аллаху кровопролития гвардейцев султана спас их собственный десятник, который ударами топора ловко разрубил сокровище на четыре равные части и предложил каждому жребием избрать себе долю. Ворча, как рассерженные медведи, янычары все-таки подчинились старшему по званию и получив по куску оклада, вновь разбрелись по сторонам, бросая вокруг хищные взгляды.

Но не везде тяга к грабежам удовлетворялась столь же просто и легко. В приморских кварталах Константинополя, куда отступила основная часть защитников, до самого вечера не утихала яростная сеча.

Запершись в домах, горожане отражали каждую попытку неприятеля прорваться вовнутрь. Чтобы выкурить врага из их убежищ, турки замыкали кольцо вокруг зданий, затем поджигали их, предоставляя огню творить свое страшное дело. Сами же подкарауливали с саблями наголо спасающихся от пламени и дыма жителей возле дверей и окон домов. Там, где теснота строений позволяла это, они перекидывали доски и бревна с одной крыши на другую и перебегая по этим шатким мосткам на соседний дом, с дикими криками набрасывались на христиан.

На улицах, на крышах и внутри зданий кипела свирепая резня. Пощады не ждал и не просил никто. Бойцы обеих сторон гибли бессчетно в рукопашных схватках. Упавшие или сброшенные с крыш валялись на земле мешками из плоти и переломанных костей; тела многих еще дергались в агонии. Те из несчастных, кто еще силился подняться на ноги, вскоре затихали, насмерть затоптанные людьми или копытами лошадей.

Пламя пожаров перекидывалось с дома на дом, в треске и гудении огня тонули крики заживо сгораемых людей. Для того, чтобы преградить путь врагу и огню, или же наоборот, чтобы расширить проходы, сражающиеся, навалившись разом, обрушивали стены зданий. На улицы из домов, вместе с обломками и нехитрым скарбом, вываливались старики, женщины и дети, надеявшиеся найти в родных стенах спасение от смерти.