Гибель веры - [61]

— Кто придет утром, Вьянелло?

— Гравини. А потом Пучетти. Я освобожу Пучетти, когда кончится его смена.

Брунетти отметил его деликатность: не назвал время — полночь, — когда заменит молодого полицейского.

— Спасибо, Вьянелло. Идите поспите.

Вьянелло кивнул и подавил страшный зевок, взял свернутый зонт. Открыв дверь в палату, комиссар обернулся:

— Уже были неприятности с дежурными?

— Пока нет. — Вьянелло остановился в коридоре и оглянулся.

— И сколько не будет?

Как назвать изменение расписания дежурств?

— Никогда не скажешь, но думаю, еще три-четыре дня лейтенант Скарпа ничего не заметит. Может, и неделю. Но не дольше.

— Надеюсь, они укусят раньше.

— Если есть кому кусать. — И, выразив, наконец, свой скепсис, пошел.

Брунетти смотрел в его широкую спину до лестницы, где она исчезла. В палате развесил плащ на спинке стула, где до того сидел Вьянелло, и поставил зонт в угол.

У кровати горел слабый свет, едва освещая пространство вокруг головы и оставляя комнату в глубокой тени. Брунетти сомневался, что верхний свет побеспокоит ее, — даже хорошо бы, чтоб побеспокоил, — но все-таки не стал включать, сидел в темноте и не читал, хотя принес с собой томик — Марк Аврелий раньше очень успокаивал его в трудное время.

На протяжении ночи перебирал события, которые случились со времени визита Марии Тесты к нему в кабинет. Любая пара могла быть совпадением: смерть подряд нескольких стариков, то происшествие — когда Марию сбили с велосипеда, смерть да Пре. Но их соединенный напор вытеснил из сознания Брунетти любую возможность случайного совпадения. И раз эта возможность потеряна, эти три события связаны, хотя он пока не видел, как именно.

Мессини отговаривал людей оставлять деньги ему или домам престарелых, падре Пио не упоминался в завещаниях, сестры ордена не могут иметь собственность. Графиня сама была богата и вряд ли нуждалась в состоянии мужа, да Пре не желал ничего, кроме табакерок в дополнение к своей коллекции, синьорина Лерини вроде бы отреклась от мирской суеты. Cuibono? Cuibono? Надо только найти, кому выгодны эти смерти, — и перед ним откроется путь, освещенный серафимом с факелом, который приведет его к убийце.

Брунетти знал, что у него много слабостей: гордость, леность, гнев — это если называть наиболее очевидные. Но жадность среди них не числится, так что, встречаясь с множеством ее проявлений, всегда ощущал себя среди врагов. Обычный, может даже, самый частый порок, и он, конечно, может постичь его умом, но сердцем не получается — и дух его остается безразличным.

Поглядел издали на женщину, ту, что лежит там, в кровати, совершенно неподвижная, безмолвная. Никто из врачей не представлял размеров ущерба, нанесенного ей, кроме того, что пришлось на долю тела. Один сказал, что вряд ли она выйдет из комы, второй — что выйдет в ближайшие дни. Может быть, с наибольшей мудростью высказалась одна из здешних сестер: «Надейтесь, молитесь и верьте в милосердие Господне».

Пока он смотрел на Марию и вспоминал, какие глубины милосердия светились в глазах монахини во время разговоров, явилась другая медсестра. Приблизилась к постели с подносом, поставила его на столик возле Марии, протянула руку и взяла ее за запястье. Глядя на часы, она подержала запястье несколько секунд, положила обратно на одеяло и пошла записать данные в карту, висевшую в ногах кровати. Потом взяла поднос и направилась обратно к двери. Увидев Брунетти, кивнула ему, но не улыбнулась.

Кроме этого, за ночь ничего не случилось. Та же санитарка пришла в шесть, — Брунетти стоял у стены, чтобы не заснуть.

Без двадцати восемь пришел служащий Гравини, в джинсах, плаще и резиновых сапогах. Даже раньше, чем пожелать доброго утра, он объяснил:

— Сержант Вьянелло не велел нам приходить в форме, синьор.

— Да, знаю, Гравини, все нормально.

Единственное окно палаты выходило в крытый переход — какая погода?

— Там очень плохо? — спросил он.

— Льет, синьор. Похоже, до пятницы так и будет.

Брунетти взял плащ, надел, сожалея, что сам ночью не надел сапоги. Надеялся заскочить домой и принять душ, прежде чем идти в управление, но безумие идти на другой конец города, когда он так близко к своему офису. Кроме того, несколько чашек кофе тоже сойдут.

Оказалось, что не сойдут, и к тому времени, как добрался до работы, он был раздражен и готов к неприятностям. Они и начались через несколько часов: позвонил вице-квесторе и велел прийти к нему в кабинет.

Синьорины Элеттры за столом нет… Брунетти прошел в кабинет Патты без тех предупреждений, которые она обычно делала. Этим утром, невыспавшийся, с песком в глазах, с полным желудком кофе, он совершенно не интересовался, предупредили его или нет.

— У меня был встревоживший меня разговор с моим лейтенантом, — начал Патта без предисловий.

В любое другое время Брунетти получил бы тихое сардоническое удовлетворение от случайного признания Патты в том, что и так знала вся квестура: лейтенант Скарпа — креатура Патты. Но в это утро он так отуплен сонливостью — просто отметил притяжательное местоимение.

— Вы меня слышали, Брунетти? — спросил Патта.

— Да, синьор. Но мне трудно представить, что могло встревожить лейтенанта.