Гибель веры - [4]

— Не совсем понимаю — с чем «с этим».

— У вас есть возможность выяснить, от чего они умерли?

Он помахал листком в воздухе.

— Если здесь указана не та причина?

— Да. Есть ли у вас возможность как-то это выяснить?

Ему и думать не пришлось над ответом — закон об эксгумации не оставляет неясностей.

— Без ордера судьи или запроса семьи — нет.

— О, я понятия не имела. Была… даже не знаю, как сказать… была так долго удалена от мира, что ничего не смыслю в практических делах. — Она мгновение помолчала. — А может, никогда не смыслила.

— Как долго вы состояли в ордене?

— Двенадцать лет — с пятнадцати. — Если от девушки и не укрылось его удивление, то виду она не подала. — Длительное время, конечно.

— Но вы ведь не были изолированы от мира? Вы же учились на сиделку.

— Нет, — ответила девушка поспешно. — Я не сиделка. Ну, то есть… не обученная, не профессиональная. В ордене заметили, что у меня… — Она прикусила язык.

Брунетти понял: ей нужно признать за собой талант или похвалить себя, и единственный выход из непривычного положения — замолчать. Пауза позволила ей перестроить фразу так, что в ней не осталось и намека на похвальбу.

— Они решили, что мне полезно попробовать помогать старым людям, и меня послали на работу в дома престарелых.

— Сколько вы там пробыли?

— Семь лет. Шесть — в Доло и потом год — в Сан-Леонардо.

Значит, сестре Иммаколате, когда она приехала в дом престарелых, где жила его мать, было двадцать. В этом возрасте большинство женщин получают профессию, ищут работу, встречают возлюбленных, заводят детей. Он подумал о том, чего достигли бы другие женщины за эти годы и что за жизнь вела сестра Иммаколата: вокруг завывают умалишенные, пахнет мочой… Будь комиссар человеком религиозным, верящим в высшую справедливость, возможно, он нашел бы удовлетворение в мысли, что конечная духовная награда сторицей вознаградит ее за отданные годы. Но его думы были неутешительны, и он спросил, поместив листок перед собой и разглаживая его ребром ладони:

— Что необычного в смертях этих людей?

Она ответила не сразу, а когда ответила, совершенно сбила его с толку.

— Ничего. Обычно у нас случалось по нескольку смертей в год, чаще всего после праздников.

Только многолетний опыт допросов позволил Брунетти поинтересоваться без тени раздражения:

— Тогда зачем вы составили этот список?

— Две женщины — вдовы, третья никогда не была замужем. К одному из мужчин никогда никто не приходил.

Она смотрела на него, ожидая, что он ей как-то поможет, но он хранил молчание.

Голос ее стал мягче, и Брунетти вдруг увидел перед собой сестру Иммаколату в черно-белом облачении, ведущую жестокую борьбу с запретом клеветать, говорить дурно даже о грешнике.

— Я слышала, как две из них, — вымолвила она наконец, — время от времени говорили, что хотят упомянуть casa di cura в завещании. — Девушка уставилась на свои руки, которые оторвались от сумки и мертвой хваткой вцепились одна в другую.

— И они так и поступили?

Она только медленно покрутила головой, но ничего не сказала.

— Мария, — он намеренно понизил голос, — значит ли это, что они не сделали этого или что вы не знаете?

Она не подняла взгляда, отвечая:

— Не знаю. Но две из них, синьорина да Пре и синьора Кристанти… обе выражали такое желание.

— Что именно они говорили?

— Синьорина да Пре сказала как-то после мессы — у нас падре Пио не собирает во время мессы пожертвований… не собирал… — Девушка остановилась, внезапно осознав путаницу во времени, вызванную тем, что она покинула орден.

Брунетти увидел, как ее дрожащие пальцы, потянувшиеся к виску, соскользнули назад, ища защиты под платом, но нащупали лишь открытые волосы и отдернулись, как от горячего.

— После мессы, — повторила она, — когда я провожала ее в комнату, синьорина сказала, что отсутствие пожертвований — не беда, что после ее ухода они поймут, как она щедра.

— Вы ее спросили, что она имеет в виду?

— Нет, подумала, и так понятно: оставит им деньги или часть денег.

— И что?

Снова отрицательное движение головой:

— Не знаю.

— Сколько она прожила после этого?

— Три месяца.

— Она кому-нибудь, кроме вас, говорила о деньгах?

— Не знаю. Она мало с кем разговаривала.

— А вторая женщина?

— Синьора Кристанти, — пояснила Мария. — Она выражалась гораздо определеннее. Твердила, что хочет оставить деньги людям, которые были добры к ней. Повторяла это всем и все время. Но она… думаю, она не способна была сама принять такое решение, по крайней мере, в пору моего там пребывания.

— Что дает вам основание так думать?

— Она не очень ясно соображала, — ответила Мария. — По крайней мере, не всегда. В какие-то дни вроде приходила в себя, но в основном бредила: считала себя маленькой девочкой, просила куда-нибудь ее сводить. — Девушка секунду помолчала и добавила с выражением диагноста: — Это очень распространенное явление.

— Возвращение в прошлое?

— Да. Бедняжки. Полагаю, прошлое для них лучше настоящего. Любое прошлое.

Брунетти вспомнил свой последний визит к матери, но отринул это воспоминание. Взамен он спросил:

— Что с ней сталось?

— С синьорой Кристанти?

— Да.

— Умерла от сердечного приступа месяца четыре назад.