Гибель отложим на завтра. Дилогия - [72]

— Неужели? И как он оказался в Отерхейне?

— А он и не оказался! — Айя как будто удивилась такому предположению. — Это моя мать жила в пограничном поселении. Как-то встретила моего отца, ну, он ей понравился. А она у меня не то, чтобы скромницей была. Вот я и появилась. Потом-то, как живот у нее вырос, поселенцы погнали ее… Покидало нас с ней по Отерхейну, а теперь я вот здесь и оказалось.

— А мать где?

— Будто я знаю? Где-то по миру бродит.

Тут раздался пьяный голос одного из посетителей, который одиноко сидел за ближайшим столом: приятель его давно уже ушел. Он посмотрел на Элимера мутными осоловевшими глазами и грубо хохотнул:

— Да шлюха ее мать, это всем известно!

Девчонка фыркнула, вскочила со скамьи и, уперев руки в бока, прокричала:

— Это твоя мать да бабка шлюхи, олух ты лысый! Чего ты знаешь?! Каждый вечер шляешься здесь, пьянь несчастная, весь ум пропил!

— Ох, ладно-ладно, — отмахнулся пьяный, — уймись только. В ушах от тебя звенит.

— То-то же, — и, как ни в чем не бывало, обернулась обратно к Элимеру, мило улыбнулась и сменила тему:

— Ты ж точно воин, да? А не страшно в кхановом войске-то?

— А должно быть?

— А то как же! Войны — это одно, а вот Он, сказывают, сущий зверюга. Чуть что, сразу, — девчонка провела ребром ладони поперек шеи, смешно свесила набок язык и закатила глаза.

Элимер не ожидал такого поворота беседы. Чего он точно не хотел, так это заниматься обсуждением себя самого. И уже собирался было направить разговор в другое русло, когда снова встрял пьяный сосед по столу.

— Айя дело говорит! Распоследний он сукин сын! Чтоб он сдох!

— Э, — разгневанно вскрикнула девчонка, — я такого не говорила! Он, может, и сволочь зверская, зато разбойников да прочей погани поубавилось, а то житья от них не было, — однако пьяный ее не слушал, продолжая гнуть свое:

— Сынок у меня был. Так казнить его приказал, паскуда! — мужчина разрыдался пьяными слезами. — Но не знал сукин сын кое-чего… — он понизил голос. — Сынок мой мне говорил: другой-то кханади — Аданэй — жив!

Элимер едва удержался, чтобы не вскочить, однако успел взять себя в руки, и на лице его ничего не отразилось. Не зря, эх, не зря ноги занесли его в этот трактир.

— Да-да, жив! — гневно прокричал пьяный, заметив насмешливые улыбки на лицах начавших прислушиваться к разговору посетителей. — И это мой сынок его спас, он его спас, так-то! Это он мне и рассказал.

— Напился ты снова, старый Лайсэ, вот чушь и мелешь, — угрюмо обронил трактирщик. — Немым был сынок-то твой, как он мог тебе рассказать?

— Так я ж отец его! — ударил себя Лайсэ кулаком в грудь. — Неужто я своего ребенка не уразумею? Руками двигал он, да звуки разные издавал. Другие не понимали, а я — легко.

«Лайсэ, — надо запомнить это имя», — подумал Элимер и решил слушать в оба уха, что еще выдаст неразумный пьяница. Однако его задумке не суждено было исполниться. И виноват в этом оказался он сам: неосознанным движением, медленно провел руками по волосам, собирая их назад и оголяя виски. Увы, этого короткого времени оказалось достаточно, чтобы лица Айи и Лайсэ вытянулись и побледнели. Остальные, кажется, ничего не заметили.

Лайсэ дрожащим пальцем указал на Элимера:

— Ты! Коршун на виске, вы видели? — он обернулся к посетителям, которые смотрели непонимающими взглядами. — Великий Кхан… — прошептал он.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы девчонка вдруг не перебила его веселым хохотом:

— Что, совсем ум пропил, старый Лайсэ?! — воскликнула она, продолжая смеяться. Все присутствующие с готовностью подхватили ее смех. — Великие кханы уже мерещатся. Эй, Лайсэ, а ты карлов случайно нигде не видишь? — Айя понизила голос и принялась осматриваться вокруг, будто бы в испуге прикрыв ладошкой рот, чем вызвала новый взрыв хохота. Даже трактирщик не смог сдержать улыбки.

— Н-но… я же точно видел… коршун, — пробормотал Лайсэ, уже сам не будучи уверен в своем зрении.

— Ну-ну, — ухмыльнулась Айя, — а я того, алвасти[4]. Эх, шел бы ты спать, старик, — она увещевательно покачала головой. И, удивительно, старый пьяница послушно поднялся, пробормотал что-то вроде:

— И то верно, пора, — и, испуганно косясь на Элимера, нетвердой шаркающей походкой тронулся к выходу.

Когда дверь за ним закрылась, Айя приземлилась обратно на скамью. Озорная искра ее глаз погасла, в лице не осталось ни кровинки, и она старательно отводила взгляд. Она тоже видела — понял Элимер. Лучше всего ему бы сейчас уйти, чтобы не пугать девчонку. Но, пожалуй, хотя бы несколько минут придется посидеть, чтобы не вызвать ничьих подозрений: ни к чему лишние слухи, бродящие в народе.

«А девчонка молодец, смекалистая, — подумал он. — Как все вывернула!»

— Спасибо, — тихо уронил.

Айя быстро стрельнула на него взглядом, и потупила голову, не зная, куда себя деть.

Так они и просидели эти несколько минут в молчании, пока Элимер, ничего не говоря, не поднялся из-за стола и не направился к выходу. Краем глаза он успел заметить, как девчонка облегченно выдохнула и закрыла глаза.

Когда он вышел на улицу, его ударил порыв ветра, обычный для степной ночи. Но небо уже посерело, приближался восход, когда жаркое солнце превратит сырой холодный ветер в иссушающий поток жаркого воздуха.