Гибель отложим на завтра. Дилогия - [56]

«Нет, — посетила неприятная мысль. — Эта ничего не расскажет».

И все же вопросы задать необходимо. Хотя бы, чтобы убедиться.

«Убедишься, и что же дальше? Прикажешь пытать?» — спросил он сам себя и понял, что не сможет отдать такой приказ. Теперь уже не сможет. Все-таки не такое он чудовище, как все думают, чтобы мучить детей. Но девчонке об этом знать ни к чему. Пусть боится, вдруг страх развяжет ей язык?

— Твое имя! — приказал Элимер.

Она даже мельком не взглянула в его сторону, и ничего не отобразилось на ее застывшем лице.

— Гордость сейчас бесполезна, айсадка. Впрочем, как знаешь… Тогда послушай. Мне нужен ответ лишь на один вопрос: о чем было ваше пророчество? Если я его услышу, то сохраню тебе жизнь и даже верну свободу. Если же продолжишь упираться, тебя ждут пытки, а после мучительная казнь, которая растянется надолго. Палач станет каждый день отрезать от тебя по кусочку. Сначала пальцы, потом уши…

Дикарка снова не ответила, и Элимер добавил:

— А до этого я отдам тебя на потеху моим воинам. Их будет много. Тебе понравится.

Последняя угроза все-таки подействовала на айсадку, она медленно повернулась и наконец-то взглянула ему в глаза. Какое-то время молчала, может быть, подбирая слова, и произнесла с акцентом, коверкая фразу:

— Мочь все в подлости ты, темный вождь. Но за что шакалов наказал, если делать, как они?

Элимер заметил, что уголки губ дикарки презрительно дрогнули, и это разозлило его. Как смеет эта девка, эта предводительница жалкого сброда, дерзить ему, Великому Кхану, властителю Империи?!

— Я их наказал за пренебрежение приказом, — отчеканил он. — А ты думала, из-за тебя? Не обольщайся. Испытанное тобой унижение — ничто перед мучениями, которые ждут тебя совсем скоро.

Больше он не успел сказать ни слова: девчонка молниеносным движением выхватила из ножен стоящего рядом стражника кинжал, рванулась в сторону и, размахнувшись, направила острие себе в грудь. Никто не сумел бы ей помешать, если б не Видольд, который тотчас, в ту же секунду, схватил со стола тяжелый бронзовый кувшин с водой и запустил им прямо айсадке в живот. Девчонка согнулась, издала какой-то тонкий всхлип и, не удержав равновесия, отлетела назад. А когда пришла в себя, стражники уже заломили ей руки и теперь быстро связывали их за спиной. Дикарка безнадежно попыталась вырваться, но тут ее наконец проняло: часто-часто заморгали ресницы, и она резко отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Я даю тебе время до завтра, айсадка. Хорошо подумай, — усталым голосом и без всякого выражения произнес Элимер, махнув рукой стражнику. — Уводи!

Когда пленница и ее конвоир скрылись за дверью, Элимер поднялся, нервно прошелся туда-сюда по зале и обратился к Видольду:

— Никогда не пойму этих дикарей! Это же безумие — согласиться пройти через такие мучения и умереть за какое-то пророчество! Впрочем, после неудачной попытки убить себя, она может передумать.

— Она не передумает, — возразил Видольд.

— Почему ты так уверен? — Элимер удивился.

— Ты забыл, Кхан, что я — горец. А мы хоть в далеком, но родстве с дикими племенами. Айсады верят, что если проболтаются о внутриплеменных таинствах чужакам, а тем более — врагам, то в посмертии и следующих рождениях их будут ждать мучения куда страшнее тех, которыми пугаешь ты.

— Почему же ты раньше молчал? Зачем я на нее время тратил?

Видольд пожал плечами:

— А что бы изменилось? Ты, Кхан, извиняй, но уж упрям ты больно, все равно попробовал бы.

«Он прав», — подумал Элимер.

— Ладно, я подумаю, что еще можно сделать. А сейчас, Видольд, оставь меня.

Телохранитель, не заставляя повторять дважды, удалился.

Элимер неспроста решил остаться один. И не зря приказал доставить айсадку в тайную комнату, куда вели проложенные в замке секретные ходы. В стенах этих комнат имелись незаметные отверстия, позволяющие проглядывать почти все их пространство.

Именно к одному из таких помещений по скрытым путям и отправился Элимер. Уж он-то знал, что выражение лица любого человека, когда тот думает, будто его никто не видит, способно сказать больше, чем слова.

* * *

Шейру проглотило отчаяние. Она потеряла последнюю возможность с честью вырваться из ловушки, в которую попала. Чем метнул в нее тот высокий темный воин? И с такой силой, что сбилось дыхание, и она позорно выронила кинжал.

«Я даже убить себя не могу, — в панике думала девушка, — что я вообще могу?!»

Она понимала: после неудавшейся попытки самоубийства, следить за ней станут намного тщательнее, второй возможности уже не представится. И что же ей остается? Предать великое таинство, получить свободу, но обречь свой дух на мучения? Или не предавать, и тогда — пытки, казнь и… это унижение, которое обещал проклятый шакалий вождь. Будто мало ей досталось в каменном мешке!

Сердце Шейры бешено заколотилось, а потом замерло от страха. За дни, проведенные в Отерхейне, она не встретила никого, достойного называться человеком. Казалось, эти существа ненавидят даже саму природу, небо, солнце, ведь неспроста они прячутся за каменными стенами.

Эти размышления лишь на миг отвлекли Шейру от собственной беды. Она не хотела умирать, тем более умирать такой позорной смертью.