Гибель отложим на завтра. Дилогия - [54]

— Как прошел бой? Кхану ничего не угрожало?

— Не больше, чем обычно.

— Мне сказали, Тхерг погиб? Горькая потеря.

— Да, — Видольд склонил голову, — мы с ним не один год вместе воевали. Терять друзей всегда тяжело.

— Хорошо, что ничего не случилось с тобой. Тебе, наверное, тоже не раз угрожала опасность? — Тардин не оставлял надежду, что Видольд сам спросит его о Стреле. Но телохранитель отделался ничего не значащей фразой:

— Какая же война без опасностей?

И тогда советник решил пойти на прямой разговор.

— Видольд, в тебя летела стрела.

Губы того растянулись в насмешливой улыбке:

— Советник, в меня летело много стрел.

— Та стрела была особенная. Ты должен был сразу узнать ее.

Видольд только отмахнулся:

— Э, советник, ты, как говорят, колдун, тебе, может, и виднее. Но, сдается мне, ты сам в своем колдовстве запутался.

Тардин не прореагировал на замечание и, как ни в чем не бывало, продолжил расспросы:

— Так ты не заметил ничего необычного? Что ты делал, когда в тебя летели стрелы?

— А что я мог делать? От одних уклонялся, другие отбивал, несколько, кажется, разрубил. В чем дело-то?

Тардин промолчал. Что он мог сказать, если разговор не получался? Либо телохранитель действительно ничего странного в бою не заметил, либо тщательно это скрывал. Однако все это выглядело очень и очень странно.

Во-первых, Стрела летела в Видольда — и это точно.

Второе — ни один человек не смог бы ни уйти из-под нее, ни отбить, ни, тем более, разрубить. И это тоже точно.

И третье — воин, тем не менее, остался жив.

Так кто же ты такой, Видольд? Хамоватый телохранитель, или кто-то иной скрывается под этой маской?

— Ты извиняй, советник, — прервал его мысли воин, — но мне того, пора. Ждут меня.

Он небрежно грохнул тяжелой книгой о стол и ленивой походкой направился к двери. Но на выходе вдруг обернулся и внимательно, пристально всмотрелся в Тардина:

— Не о чем беспокоиться, — сказал он, — дикари разгромлены. Ни одна стрела с их стороны больше не прилетит.

— Да, конечно… конечно, — пробормотал советник.

Видольд кивнул на прощание и вышел.

Тардин еще долго смотрел ему вслед, размышляя. Может быть, воин сказал правду, может быть, действительно ничего необычного в бою не усмотрел? Может, в судьбу Стрелы вмешались иные, неведомые Тардину силы? Ведь в телохранителе он и впрямь не чувствовал никакой, даже скрытой, мощи, а своему колдовскому чутью чародей доверял. Однако решил на всякий случай ненавязчиво приглядывать за воином: вдруг обнаружатся еще какие-нибудь странности?

* * *

Кхан медленно спускался по лестнице. Ниже винных погребов, в подземелье, где содержались особо важные пленники, в числе которых сейчас находилась и айсадка.

Варда и Тардин ничего не смогли вызнать у дикарей, пытки пока тоже ничего не дали, а потому Элимер решил, что лучше попытаться расспросить обо всем безумную предводительницу. Лично.

По его поручению, девчонке в первый же день сообщили, что ее ждет медленная, страшная казнь. В темнице она находилась уже седьмые сутки, и к этому моменту ее воля наверняка ослабла. А как иначе? Ведь она — вчерашний ребенок. Она оказалась наедине с тягостными мыслями и собственным одиночеством, ее лишили свободы, приговорили к смерти. Особенно, должно быть, ее замучила неопределенность. Айсадке так и не сказали, что случилось с ее соплеменниками, не сказали, когда именно ее казнят, но дали понять, что это может произойти в любой момент.

«Стоит предложить ей жизнь, и она расскажет о пророчестве», — думал Элимер.

Неприятно царапнув слух, скрипнули тяжелые ворота подземелья. Кхан оказался в затемненном сыром туннеле, тускло освещаемом чадящими факелами. Дверей, за которыми скрывались каменные мешки, в коридоре находилось множество, но лишь малая их часть была занята.

«И за одной из них, — подумал Элимер, — скрывается моя дикарка».

И вдруг почувствовал, будто превратился в своего прародителя — коршуна, кружащего над жертвой. Что ж, может, это не так далеко от истины.

Стражников в туннеле оказалось двое. Один из них торопливо метнулся к одной из запертых дверей и сунул ключ в заржавленную скважину замка. От скрежета по телу пробежала нервная дрожь, и Элимер непроизвольно передернулся.

Дверь распахнулась, за ней открылся зияющий черный провал камеры. Дикарка сидела в темноте: так было задумано, чтобы постоянный мрак нагонял тоску и лишал воли. Наверное, мерзавка не знала даже, сколько прошло времени с момента ее пленения. И это хорошо, чем больше неопределенности, тем лучше.

Элимер приказал подать факел и вступил в темницу, освещая сырые, подернутые плесенью углы.

Айсадка сидела в дальнем углу на тонкой шкуре, скорчившись и прикрыв глаза руками. Он сделал два шага вперед, отчего девчонка резко дернулась, вскинула на него затравленный взгляд и, отняв от лица ладони, ощерилась. Элимер остановился, разглядывая ее. Тело айсадки было изукрашено кровоподтеками, на щеке красовался огромный лиловый синяк, а на запястьях и обнаженном бедре — следы пальцев. Откуда? Явно не после боя, ведь прошла уже неделя. Гнев вскипел в груди — ведь он приказал не трогать дикарку! Неужели кто-то посмел ослушаться?! Элимер с трудом подавил ярость и медленно обернулся к стоящему позади мужчине. Тот сразу все понял, ибо леденящий взгляд кхана сказал ему больше, чем любые слова. Краска отхлынула от лица стражника, чтобы через мгновение накатить вновь, окрасив лоб и щеки багряным.