Гибель отложим на завтра. Дилогия - [44]

— Девятнадцать. А что?

— Ничего, просто спросил. Скажи, а это правда, что рабы здесь не трудятся, а просто…живут?

— Уиргена наслушался? Он любит об этом порассуждать, — Вильдерин улыбнулся. — Да, это правда. Видишь ли, степень богатства в Илирине измеряется еще и количеством рабов. Чем богаче и знатнее человек, тем больше у него рабов, на самом деле ему не нужных. Это как если приобрести множество породистых лошадей, а ездить только на одной кобыле. Но это сложно понять чужеземцу. Уирген потому и бесится, что не коренной житель.

— И что, здесь все рабы так живут?

— Конечно нет! Иначе кто стал бы работать? Такое только в богатых и знатных домах и только с красивыми людьми. Когда рабы стареют или теряют красоту, их отправляют работать. Так что благодари свою молодость и внешность за то, что попал сюда, а не на какие-нибудь прииски, рудники или поля.

— И где окажешься ты, когда постареешь?

Лицо Вильдерина посерьезнело:

— Это случится еще не скоро, и я предпочитаю об этом не думать. Надеюсь до этого момента не дожить.

— Интересное отношение…

— Наверное. Но я не вижу жизни где-то еще, кроме царского дворца. Тем более, без нее… — и Вильдерин осекся.

— Без кого?

Юноша не ответил, только смущенно поднялся с дивана и нервно предложил:

— Хочешь кофе?

— А что это?

— Сейчас узнаешь, — Вильдерин ударил в медный гонг, через какое-то время появилась служанка и, выслушав поручение, тут же удалилась.

«Прелестно, — подумал Аданэй. — Рабы прислуживают рабам».

Невольница вернулась с двумя дымящимися чашками с неведомым напитком, который на вкус оказался довольно терпким, с легким оттенком горечи.

— Знаешь, — неожиданно произнес Вильдерин посреди молчания. — А ведь ты первый, с кем я сижу и вот так запросто болтаю. Наверное, дело в том, как ты смотрел на статую. И в том, что не стал заискивать после того, как узнал мое имя. Все они, — он неопределенно махнул рукой в сторону, — кто меня раньше не любил, теперь лебезят. И никогда не говорят правду, а лишь то, что я желаю услышать, — Вильдерин невесело улыбнулся. — Хотя странно, что я говорю тебе об этом, ведь мы почти не знакомы.

— А может, именно поэтому? Некоторые вещи легче открыть незнакомцам, чем лучшим друзьям.

— У меня нет друзей.

— Тем более.

— Все полагают, что я возгордился и воображаю невесть что, — усмехнулся юноша. — И никто не верит, что я искренне отношусь к царице. Даже она сама. Все считают, что притворяюсь, лишь бы жить лучше остальных.

— Не все. Я, например, тебе верю.

— Не лги, — он нахмурился.

— И не пытался, — Аданэй насмешливо скривил губы. — Тебе стоит только спросить, почему я тебе верю. Вряд ли ответ тебе понравится.

Вильдерин стал весь внимание:

— Тогда говори.

— Если хочешь, пожалуйста. Ты — раб с рождения, ты не знал матери, но вырос в довольстве и праздности. Ты, скорее всего, так еще и не повзрослел. Поэтому твоя любовь к наделенной властью женщине неудивительна. Вероятно, она для тебя и мать, и любовница в одном лице. Не обижайся, ты сам хотел это услышать.

Вильдерин и не обиделся.

— Ты почти прав, Айн. Но и меня не считай глупым. Мне прекрасно известны собственные слабости, но если я чувствую себя счастливым, то готов мириться с ними. Наверное, это тоже слабость, но какая разница?

Этот юноша, любовник царицы, вызывал у Аданэя смешанные чувства. С одной стороны, он успел почувствовать симпатию к этому открытому, как сейчас выяснилось, созданию. С другой — Вильдерин, сам того не подозревая, являлся его главным соперником.

Судя по всему, юноше сильно не хватало общения. Он вырос среди жен, не мужей, а потому в его словах и поведении присутствовала некая женственность и, может быть, именно с этим было связано отсутствие друзей.

«Что ж, — мысленно улыбнулся Аданэй, — а я стану ему другом. Это лучшее, что я могу сейчас сделать. Тем более, он и сам, кажется, не против».

Да. Подружиться с Вильдерином, а через него найти путь к царице. Использовать его в своих целях.

От этих мыслей Аданэй почувствовал внутри гадливый привкус подлости. Но что поделать: жизнь жестока, несправедлива, выживает сильнейший — как ни банальна эта расхожая фраза, от этого менее верной она не становится.

Однако в ближайшие два часа Аданэй полностью забыл о своих коварных замыслах, увлеченный разговором с Вильдерином. Тот оказался прекрасным собеседником, и ни разу за все время общения не повисла в воздухе неловкая пауза. Он умел рассказывать и, что еще важнее, слушать. Но даже не это привлекло Аданэя. Присутствовало в Вильдерине нечто такое, что когда-то он почувствовал в маленькой Ли-Ли: искренность и умение радоваться жизни, не взирая ни на что.

Покидая комнату Вильдерина, Аданэй мучился мыслью, что сложись по-другому обстоятельства, он мог бы стать ему настоящим, а не ложным другом.

Угрюмо пересек он залу и, в надеже на одиночество, вошел в комнату, указанную ему Рэме. Но ему не повезло, комната не пустовала, и Аданэю пришлось перезнакомиться с соседями, болтать, смеяться и петь вместе с ними на чуждом ему илиринском языке.

Лишь глубоко за полночь улегся он спать, оставив всех в неведении относительно того, насколько показным было его хорошее настроение.