Гибель отложим на завтра. Дилогия - [3]

Сейчас кхан сидел, погрузившись в себя, и не реагировал на присутствие советника. Тардин уже хотел произнести привычное: «Да будут благосклонны к тебе Боги, Великий Кхан» и удалиться, когда Элимер первым нарушил тишину:

— Если желаешь о чем-то спросить, то спрашивай сейчас, советник. Потом я могу передумать.

И Тардин не выдержал:

— Да, желаю. Объясни, что это было?! Я много раз видел, как ты убивал и пытал врагов, однако никогда не думал, что ты с таким упоением можешь наслаждаться их муками. Что такого страшного сделал тебе этот раб?

Кхан не разозлился, только слегка поджал губы.

— Это не просто раб, Тардин… — охрипшим, будто простуженным голосом, ответил он. — Я, видишь ли, полагал, будто он давно мертв…

— Кто мертв?

Элимер посмотрел советнику в глаза, потом резко отвернулся, словно смутившись или испугавшись чего-то:

— Аданэй.

— Ты шутишь? — вне себя от изумления воскликнул Тардин.

— Разве на эту тему можно шутить? — горько усмехнулся Элимер. — Увы, это он. Наследник, кханади Отерхейна, мой родной брат и злейший враг. Аданэй.

— Как такое возможно? Ведь ты убил его.

— Я думал, что он мертв, это так. Но я не убил его тогда. Точнее, не совсем убил.

— Как можно «не совсем убить»?

Кхан только пожал плечами и не стал ничего пояснять.

— Хорошо, а почему ты пощадил его и на этот раз? — осторожно поинтересовался Тардин.

— Мысль, что он проведет остаток жизни уродливым рабом, показалась мне очень заманчивой.

— А ты уверен, что палач сделает свое дело? Может, стоило проследить за ним?

— По-твоему, немой Горт станет рисковать жизнью ради спасения Аданэя? — кхан криво усмехнулся. — Нет, не такой он дурак. Он безжалостное чудовище, на то он и палач. И этот палач мне верен. Он еще ни разу не ослушался приказа.

— Я не спорю с этим, мой Кхан. Но я не понял, почему ты вообще поручил это палачу? Он, конечно, немой, да и грамоте не обучен, никому ничего не сможет рассказать и, вероятно, не захочет. Но порою случается даже невозможное. Не надежнее ли было сделать это самому?

— Нет. В этом вопросе Горту я доверяю больше, чем себе. Один раз моя рука дрогнула, а я так до сих пор и не смог понять — почему. Как знать, не дрогнет ли она снова? Нет уж, пусть немой сделает свое дело, а потом я проверю. Думаю, новая внешность брата мне понравится.

— Ты никогда не говорил мне о брате. Я — мы все — думали, что он мертв. И это я могу понять: у власти должен стоять лишь один. Но странная ненависть, которую я увидел — она откуда?

— Это скучная история. И довольно длинная. Ты уверен, что тебе хватит терпения ее выслушать?

— Это я обещаю.

— Что ж, как знаешь. Мы с братом, видишь ли, с раннего детства друг с другом не ладили. Но за наши ссоры приходилось расплачиваться именно мне: отец всегда вставал на сторону Аданэя. Впрочем, наша мать, напротив, отчего-то меня любила больше. Но кханне Отерхейна была очень тихой женщиной и всегда побаивалась отца, потому никогда даже не пыталась защитить меня от его гнева, — Элимер задумался и умолк, однако скоро его голос вновь раздался под сводами шатра:

— Конечно, все мальчишки ссорятся и дерутся в детстве — и это хорошо, это закаляет в них воинов. Но у нас с Аданэем все происходило всерьез, словно мы уже тогда мечтали друг друга убить. Я не любил брата, не доверял отцу. А тут еще наша мать погибла, когда мне исполнилось восемь. Умерла, рожая отцу очередного наследника. Ребенок, впрочем, тоже не выжил. А у меня возникло ощущение, будто я нахожусь среди врагов. После ее смерти я перестал разговаривать, это ты знаешь. Я почти не покидал замок, ко всему утратил интерес. Часто слышал смех Аданэя и не понимал, почему он веселится, когда у нас умерла мать. Потом, когда я стал старше, то понял: с чего Аданэю выглядеть огорченным, если они с матерью никогда не были близки? — Элимер усмехнулся. — Потом среди слуг поползли слухи о моем сумасшествии. Отец, дабы пресечь эти разговоры — тем более он уже сам начал думать, будто я свихнулся, — отправил меня в Долину Странствий, к тебе, якобы на воспитание. Так говорилось, но я знаю: он попросту решил избавиться от меня, не хотел стыдиться полоумного сына.

— Я понятия не имел, что все было так.

— Потому что тебе никто не рассказывал. Однако годы, проведенные в Долине, запомнились мне как самые счастливые. Я молчал, но никто не смотрел на меня странно, не шептался по углам. Именно благодаря вам, мудрецам, я наконец-то снова заговорил. И все было бы замечательно, но только когда мне исполнилось четырнадцать, я осознал, что провел в долине шесть долгих лет. И пусть эти годы казались счастливыми, но кое-что не давало мне покоя. Я понимал: от меня просто избавились, обо мне забыли, моего возвращения никто не ждет. Ты ведь не хуже моего знаешь, что ни отец, ни брат, ни разу не навестили меня. Мне грозило остаться в долине на всю жизнь, а я грезил о престоле! Мне хотелось находиться возле отца и доказать ему, что я, а не Аданэй, достоин трона. Наивные мечты! Наверное, тебе нелегко далось договориться с отцом о моем возвращении, но ты это сделал, и тем летом я все-таки вернулся в Отерхейн. Этакий изгнанник, я и не знал, могу ли по-прежнему называть его домом. Как я и предполагал, пышная встреча в Инзаре меня не ждала, хотя должна была, ведь вернулся один из наследников. Но отец не смог меня встретить. Или не захотел. Вместо него у главных ворот замка я столкнулся с Аданэем и тут же узнал его, хотя мы не виделись много лет. Высокий, довольно стройный, он выглядел лет на семнадцать, хотя на самом деле ему только-только пошел шестнадцатый год. Ты обратил внимание, как он красив, верно? Даже сейчас, в лохмотьях раба, даже в них… А тогда он прямо-таки поражал своей красотой, — кхан криво усмехнулся. — И меня это сильно раздражало. Слишком красив для мужчины и воина, но женщины от таких без ума. Я, помнится, еще в детстве слышал суеверные перешептывания кухарок, что его якобы выкрали у сказочных степных духов.