Гибель отложим на завтра. Дилогия - [254]

Гори!»

В тот миг, когда брат с сестрой пронзили Ильярну ритуальным клинком, невидимый смертному глазу вихрь вырвался из ее тела. Слабый и маленький, он вылетел из грота, он полетел над землею, алчно поглощая ветра, подчиняя своей воле духов воздуха. Он разрастался, жирел, он бешено вращал свое тело, он из прозрачного становился бурым, пожирая ветки и снег, землю и камни.

«Сокрушуууу!!! Уничтожуууу!!! Сожруууу!» — ревел он.

Он разбудил Отцов ветров, он растревожил Великого Змея. Заворочался змей, заволновался.

«Великая жертва принесена, великое пророчество свершилось, — услышал Шлееп слова вечной сестры в своих мыслях: — Мы все сделали, любимый мой. Мы свободны! Круг почти замкнулся. Что должно было свершиться эпохи назад, наконец-то свершится. То, что должно уйти, наконец-то уйдет. Это неминуемо. А значит, мы неминуемо свободны!»

«Нет, — отвечал он в отчаянии, ибо с внезапной ясностью предстала перед ним истина. — Все зря. Любовь моя, мы снова проиграли. Это снова не тот мир. Мы просчитались. Мы не там, где должно. Круг не замкнулся, колесо продолжает вращаться. И нам опять начинать сначала…»

«Нет!»

«Да… Но ведь это значит, что мы снова будем вместе, и мы снова…»

Он не договорил. В уши Аззиры ворвался чей-то мучительный крик, а потом она увидела, как голова ее возлюбленного отделяется от тела и — тук-так-так-тук — по склону в воду.

Она кричит, она бросается вслед за ним, за своим братом — единственным, кто дарил ей смысл. Она успевает различить в темноте чье-то бледное, искаженное ужасом лицо и светлые волосы.

«Адданэй?» — мысль.

«Кто такой Адданэй?» — вторая мысль.

А дальше — дальше остаются только лижущие камни волны, под которые она старается заглянуть, чтобы найти его. Того, кто был единственным ее счастьем, ее отцом, братом, любовником и сыном, ее жизнью.

«Шлееп, мой Шлееп», — плачет она и целует, целует, словно может оживить мертвое. До тех пор, пока особенно крутая волна, вызванная к жизни наколдованным вихрем, не вырывает из ее рук голову любимого и не уносит вдаль.

— Вернись!!! — кричит она уже вслух, но море глухо к мольбам и смертных, и бессмертных. Море — лишь равнодушная стихия.

Волны становятся все круче, опрокидывают ее, окатывают с головой. Их соленые брызги подменяют слезы, а Аззира — дочь и игрушка Богини — все стоит на коленях, по грудь в воде, простирая руки в ночь, умоляя море вернуть ей брата. И пробуждающийся ураган рвет ее седые волосы.

/Было записано Адданэем Проклятым — царем Илиринским — в год 2469 от основания Илирина Великого/.

Я не помню, как оказался в замке снова и не помню зачем. Но тогда я умер во второй раз. Я не знаю, с чем я рассчитывал столкнуться, кого встретить, но встретил Аззиру. Должно быть, это неудивительно: во всяком случае, тогда я не удивился, до какого-то момента мне просто было все равно. Я не помню, сколько времени я блуждал коридорами и блуждал ли вообще. То, что оставалось от моего рассудка, проснулось лишь в тот миг, когда я увидел ее в башне. Она стояла спиной ко мне, а серый утренний свет пялился в узкую бойницу, подсвечивал ее темный силуэт. Рокот волн и рев ветра за стенами отчего-то казались мне нестерпимо громкими, они оглушали. Наверное, на море зарождался шторм. Аззира, заслышав мои шаги, обернулась. Волосы ее почти полностью поседели, но в первый миг я этого даже не заметил, я был не способен это воспринять.

Глаза ее смотрели не на меня, не на стену и даже не в пространство — они смотрели в никуда, они казались воспаленными, они нездорово блестели на ее бесцветном лице. И она тусклым, безжизненным голосом сказала:

— Шлееп… Ты вернулся. Я ждала тебя.

И она спросила:

— Шлееп, а где моя дочь?

Я молчал.

— Шлееп, почему ты молчишь?

Я не издал ни звука и не тронулся с места, я лишь безвольно стоял, смотрел на нее и чувствовал, как в соприкосновении с ее безумием, начал просыпаться мой разум. Лучше бы он не просыпался. А она все говорила:

— Я видела здесь мужчину, Шлееп. У него волосы цвета проклятого солнца. Кажется, его имя Адданэй. Вроде он мой муж… — она замешкалась. — А может быть, нет. Ты знаешь, кто он? Может, это он забрал мою дочь?

Я молчал. Она закричала и заплакала: эмоции наконец проявились в выражении ее лица, а мне стало страшно. Оказывается, я еще не утратил способности бояться.

— Шлееп! Говори со мной, не молчи! Это же я, твоя Аззира, ответь мне что-нибудь! Мне больно, Шлееп! Голоса… голоса… заставь их замолчать! Мне из-за них больно! Пожалуйста! Они говорят, что я проклята, что я проиграла, что надо теперь все заново… Нет, не могу я их слышать, Шлееп! Пусть они умолкнут!

Она бросилась ко мне. То есть не ко мне, конечно, а к Шлеепу. Меня она не видела и даже не помнила, кто я такой. Она бросилась ко мне, полагая, что перед ней ее брат. Она вцепилась пальцами в мою разодранную одежду, уткнулась в плечо, не переставая причитать о чем-то. Ее слова не доходили до меня.

Она плакала. Она прижималась ко мне. То есть к Шлеепу. И тут я содрогнулся. Я вдруг ощутил, что все еще ее люблю. Сложно описать презрение, которое я испытал к себе, когда осознал, что до сих пор продолжаю любить эту безумную суку, убившую мою дочь. Женщину, которая почти меня не помнила. Женщину, которую с ее братом связывала, судя по всему, не только родственная любовь. Он — этот выродок, — а не я был главным мужчиной в ее жизни. Им же он остался и после своей смерти.