Гибель 31-го отдела - [5]

Позади, перекатываясь между бетонными стенами, гремели усиленные микрофоном слова команды.

3

Машина ждала у ограды, примерно на полдороге между стоянкой и полицейским кордоном. Комиссар Иенсен сидел на переднем сиденье рядом с шофером. В левой руке он держал секундомер, в правой — микрофон. Через небольшие промежутки времени он отдавал краткие энергичные приказания сотрудникам, находящимся в радиофицированных машинах и тем, которые перекрыли улицу. У него была хорошая выправка; густые седые волосы были коротко подстрижены на затылке.

Сзади сидел директор — человек в шелковом галстуке и со скользкой улыбкой. Лоб у него взмок от пота, он суетливо ерзал на сиденье. Теперь, когда поблизости не было ни выше-, ни нижестоящих, он мог наконец предоставить отдых своему лицу. Черты его как-то сразу обмякли и расплылись, а между губами то и дело мелькал кончик разбухшего языка. Он явно не учел, что Иенсен может наблюдать за ним в зеркало заднего вида.

— Вам вовсе незачем оставаться, если вам это неприятно, — сказал Иенсен.

— Я обязан. Шеф уехал, издатель тоже. Таким образом я становлюсь ответственным лицом, так сказать, шефом.

— Понимаю.

— А это опасно?

— Едва ли.

— Но если рухнет все здание?

— Маловероятно.

Иенсен поглядел на секундомер. Тринадцать часов пятьдесят одна минута.

Он перевел взгляд на Дом. Даже отсюда, с расстояния почти в триста метров, монолитная глыба устрашала и подавляла своими грандиозными размерами. Четыреста пятьдесят кусков стекла, оправленных в четыреста пятьдесят одинаковых металлических рам, отражали белый солнечный свет, голубая облицовочная плитка на стенах создавала впечатление холода, блеска, неприступности. Иенсену вдруг показалось, что Дом может рухнуть и без всякой бомбы, просто земля прогнется под этим непомерным грузом, просто давление, распирающее изнутри эти стены, разорвет их.

Из главного подъезда лился нескончаемый людской поток. Он не спеша петлял между рядами автомобилей на стоянке, просачивался сквозь проходы в высокой стальной ограде, стекал вниз по склону холма и потом наискось по серым бетонным плитам порта. За грузовыми причалами и низким длинным зданием пакгауза поток дробился, представал серой безликой массой, человеческой туманностью. Несмотря на расстояние, Иенсен успел заметить, что по меньшей мере две трети персонала составляют женщины и что большинство из них одето в зеленое. Должно быть, потому, что зеленое — цвет весны.

Две большие красные машины с брандспойтами и подъемными лестницами тронулись со стоянки и подъехали к входу. Пожарники сидели вдоль бортов, и их стальные каски сверкали на солнце. Но ни сирены, ни колокола не издали ни звука.

В тринадцать часов пятьдесят семь минут поток поредел, спустя еще минуту из стеклянных дверей выходили лишь отдельные лица.

А спустя еще немного в дверях остался один-единственный человек. Напрягая зрение, Иенсен смог узнать его. Это был начальник гражданского патруля.

Иенсен взглянул на секундомер. Тринадцать часов пятьдесят девять минут.

Слышно было, как за спиной нервически возится директор издательства.

Пожарники сидели на своих местах. А начальник патруля исчез. Дом был пуст.

Иенсен в последний раз взглянул на часы, потом на здание и начал отсчет.

Когда перевалило за пятнадцать, секунды как будто сделались длинней.

Четырнадцать… тринадцать… двенадцать… одиннадцать… десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один…

— Ноль, — сказал комиссар Иенсен.

4

— Это неслыханное преступление, — сказал начальник полиции.

— Но бомбы-то мы не обнаружили. И вообще ничего не произошло. Ровно через час дали отбой пожарной тревоги, и люди снова приступили к работе. Задолго до четырех все уже шло своим чередом.

— И все-таки это неслыханное преступление, — повторил начальник полиции.

Голос его звучал внушительно, но не совсем твердо, словно он пытался убедить не только своего собеседника, но и самого себя.

— Преступника надо задержать.

— Следствие продолжается.

— Но я не советовал бы вам вести следствие обычными методами. Преступника надо найти во что бы то ни стало.

— Понял.

— Выслушайте меня внимательно. Я далек от мысли критиковать ваши методы…

— Я избрал единственно возможный путь. Риск был слишком велик. На карту были поставлены сотни человеческих жизней, а то и больше. Если бы Дом загорелся, мы вряд ли смогли бы что-нибудь сделать. Пожарные лестницы достают только до седьмого, максимум до восьмого этажа. Словом, команда возится внизу, а огонь лезет вверх. Далее: высота Дома сто двадцать метров, а выше чем на тридцать метров брандспойты не достают.

— Конечно, конечно, я вас понимаю. И вообще я не осуждаю вас, как я уже сказал. Но они ужасно возмущаются. Остановка производства обошлась им почти в два миллиона. Шеф лично связался с министром внутренних дел. Я не сказал бы, что он принес жалобу…

Пауза.

— Слава богу, это не назовешь жалобой в обычном смысле слова…

Иенсен промолчал.

— Но он возмущен, его возмущают как убытки, так и гнусные происки, жертвой которых он стал. Да, да, я цитирую дословно: происки.

— Слушаю.

— Они настаивают на немедленной поимке преступника.