Вышедшая вместе со всеми госпожа Фудзико также приветствовала деда: ее движения были величавы и медлительны. Ей не разрешалось вставать на колени и отбивать традиционный поклон, по причине огромного живота. Доктор подозревал тройню, и госпоже Фудзико не следовало делать резких движений или волноваться. За ней шла нянька с младшим ребенком, которого Хиромацу поцеловал в лобик.
«Странная получилась жизнь», – рассуждал Хиромацу, глядя на своего зятя, высокого и золотоволосого самурая и хатамото. Возможно, это и не так плохо, что погиб Бунтаро, казнивший собственную мать – единственную и, как считал Хиромацу, последнюю отраду своей жизни. Считал тогда. Хиромацу провел рукой по своей тщательно выбритой голове и в непонятном порыве обнял всех троих внуков сразу, сгребя их здоровенными и все еще полными силы ручищами. Вдруг он понял, что больше всего на свете любит этих малышей, Фудзико и даже может терпеть Золотого Варвара, если он не станет есть при нем мясо.
Взглянув на небо, он простил наконец своего сына Бунтаро, убившего любовь отца. Простил его жену Марико, принесшую в дом стыд. Простил своего друга Токугаву, по приказу которого он лишил жизни стольких человек… простил и отпустил.
Крадучись, чтобы не заметил тесть, Ал уложил в мешок завернутую в несколько слоев дорогой бумаги тушку зайца и, привесив ее к седлу, на ходу, чтобы не привлекать внимание запахом жаркого, попрощался с тестем. На груди Ала красовался медальон со змеей, кусающей свой хвост.
