Геррон - [176]
Мое одеяло украли, когда я прибыл в Терезин. Пуховое одеяло, в которое можно было так уютно кутаться. Которое согревало. А теперь у меня только мешки из-под муки. Шлюзовая мельница. Упаковать их с собой, или это будет кража казенного имущества? Может, даже саботаж? Но чем меня могут наказать? Депортацией?
Судя по тому, что недавно рассказывали про Освенцим, приятнее было бы попасть под расстрел в Маленькой крепости.
«… что вы можете нести самостоятельно. Подписанное транспортным номером». Это как раз случай для руководителя багажной службы. Автор моего жизненного сценария забавляется.
«Багаж должен быть принесен на пропускной пункт собственноручно». А я-то хотел заказать носильщика. В красивой форме. Хотел сказать моему дворецкому, чтобы он взял мне носильщика с Ангальтского вокзала. Походная кладь, тишь да гладь, на все наплевать.
«Во избежание мер принуждения пунктуальная явка обязательна».
Вот что имел в виду Мурмельштейн, когда писал про дисциплину. Спокойствие и порядок. Пунктуальная явка. Расписание поездов нарушать нельзя.
Я получил новый номер. Теперь я больше не XXIV/4—247. Это я был по прибытии сюда. Теперь я XXXI/621. Меня продвинули.
Меня продвинут.
XXXI/621. Шестьсот двадцать первый в тридцать первом транспорте. Не слишком высокий порядковый номер, с которым я был бы лишь в резерве. И подлежал бы отправке только в том случае, если бы выпал кто-то другой. А с номером 621 без вариантов.
Вместе с повесткой мне прислали и картонную табличку с номером. И бечевку, чтобы я мог повесить этот номер на шею. Теперь я вхожу в число пронумерованных. Людей, номер которых могут вытянуть. Для выигрыша в лотерею.
Я не буду подавать протест. Я пойду и сяду в поезд. Если я буду сопротивляться, они обнаружат, что не послали повестку Ольге. Обычно супружеские пары депортируют вместе. Я не могу ей вредить. Это последнее, что я еще могу для нее сделать.
Ольгу они не забыли. Вручили ей повестку на работе. Специально послали курьера. Похоже, Герроны для них важны.
Ольга вернулась в кумбаль, села на стул и сказала:
— Надо что-то предпринять.
Это был не ее голос. Так звучит граммофонная запись.
Она не плакала. Или плакала? Глаза были сухие. Может, слез уже не осталось.
«Надо что-то предпринять», — сказала она. Без надежды. Как говорят при несчастном случае: «Неправда, этого не может быть». И знают, что это правда.
Я попытался попасть к Мурмельштейну. Каждый пытался попасть к Мурмельштейну. Он меня не принял. Велел передать, что разговор не имеет смысла. На имена, которые введены в список напрямую командатурой, еврейский староста влияния оказать не может.
Напрямую комендатурой? Этого не может быть. Они там, в центральном секретариате, что-то неправильно поняли. Фильм еще не смонтирован.
Надо было бы поговорить с Рамом, если бы это было возможно. Если бы можно было просто пойти и постучаться в его дверь. Надо было бы поговорить с Богом, если бы он был. С чертом.
Иногда, как рассказывают, Рам приходит — незадолго до прибытия поезда — на пропускной пункт, и если тогда с ним заговорить — вроде бы такое бывало, — он может отпустить того или другого. В последнюю минуту. Отправить в поездку кого-то из резервного списка. Одного из людей с четырехзначным номером, которые уже чувствовали себя в безопасности. Транспорт вмещает ровно тысячу человек. По одному на каждый год их тясячелетнего Рейха. Они любят круглые цифры.
Я еще нужен Раму. Я подготовил план монтажа, и план монтажа хорош. Я заговорю с ним, и он исправит ошибку.
Если это не ошибка, то я нарвусь на побои.
Не важно.
Никто не бросит фильм недоделанным. Гугенберг хотел вернуть в Берлин даже Петера Лорре, лишь бы продолжить съемки. Я им нужен.
Когда я вернулся из Магдебургера, Ольга все еще сидела на том же месте. Как будто и не пошевелилась ни разу. Но у нее на шее уже висит картонка с номером XXXI/622.
Завтра утром в девять мы должны быть там. На пропускном пункте. Пунктуальная явка обязательна. Во избежание мер принуждения.
Я не буду паковать чемодан. Это означало бы, что я сдался. Одеяло из мешков Шлюзовой мельницы я оставлю на лежанке. Мы вернемся в нашу каморку. Иначе просто не может быть. Я Курт Геррон, и фильм надо довести до конца.
Я суну в карман только мой портсигар. Ради запаха.
Ольга не спрашивает, добился ли я чего-нибудь. Я тоже навешиваю на себя картонку с номером и сажусь напротив нее на табурет. 621 и 622. Мы смотрим друг на друга.
За ее спиной, на полке на стене стоит засушенная роза в консервной банке. Рядом лежит закаменевший ломоть хлеба. Мой орден за заслуги. Может, я возьму его с собой.
Странное чувство, что сегодня, может быть, наш последний день в этой каморке. Неизвестно, получим ли мы еще когда-нибудь нечто такое же роскошное. Двухъярусная койка. Два стула. Два ящика из-под маргарина. VYNIKAJICI KVALITY.
Наш последний день? Мне даже думать об этом нельзя. Ошибка рязъяснится. Мы вернемся. И будем благодарны за вонь сортира.
— Сейчас буду собираться, — говорит Ольга.
Но не поднимается с места.
Короткий ежик ее волос начинает седеть. Раньше я этого не замечал. Но это не играет никакой роли. Она моя красавица Ольга.
Курт Вайлеман, журналист на пенсии, немного чудаковат, но он сразу почувствовал, что его коллега Феликс Дерендингер чем-то очень напуган. Спросить об этом он не успел: через час-другой после их встречи Дерендингер уже лежал мёртвый на берегу цюрихской реки Лиммат. Объявили, что это самоубийство, прыжок с высокой стены, хотя дистанция между стеной и прибрежной мощёной улочкой слишком велика для прыжка. Так считает и красивая молодая знакомая Дерендингера, с которой и Вайлеман был бы не прочь сблизиться.
Азарт поиска охватит читателя, когда вместе с наивным американским киноведом он приедет в Европу 1980-х годов на поиски неведомых фактов из истории немецкого кино времен агонии гитлеровского режима. Наткнувшись на удивительную историю фильма-призрака и его съемок, проходивших в глухой альпийской деревушке Кастелау в последние месяцы войны, герой в полной мере изведает правду жизни в эпоху исторического лихолетья, когда любая секунда бытия может оказаться страшнее и гротескней, увлекательней и невероятней самого захватывающего фильма.
Немецкий офицер, хладнокровный дознаватель Гестапо, манипулирующий людьми и умело дрессирующий овчарок, к моменту поражения Германии в войне решает скрыться от преследования под чужим именем и под чужой историей. Чтобы ничем себя не выдать, загоняет свой прежний опыт в самые дальние уголки памяти. И когда его душа после смерти была подвергнута переформатированию наподобие жёсткого диска – для повторного использования, – уцелевшая память досталась новому эмбриону.Эта душа, полная нечеловеческого знания о мире и людях, оказывается в заточении – сперва в утробе новой матери, потом в теле беспомощного младенца, и так до двенадцатилетнего возраста, когда Ионас (тот самый библейский Иона из чрева кита) убегает со своей овчаркой из родительского дома на поиск той стёртой послевоенной истории, той тайной биографии простого Андерсена, который оказался далеко не прост.Шарль Левински (род.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!
Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.
Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.
ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.