Геррон - [171]
Спать.
Изолятор вообще-то очень красивое слово.
Изолятор.
Нас восемь. Я трижды пересчитывал и всякий раз приходил к тому же результату. Мой рассудок больше не кружит каруселью. Лежанок на двадцать человек. Восемь мужчин. Из изолятора выписывают немногих. Мне повезло. Еще раз. Я уже не болен, но еще и не здоров.
Один из мужчин все время что-то мурлычет себе под нос. Мелодия мне знакома, но я не могу вспомнить текст. Он меня убаюкивает.
Я много сплю.
— Ваш организм требует отдыха, — говорит д-р Шпрингер.
Он изменился. Иногда умолкает посреди фразы, а когда снова заговаривает, это уже совсем другая тема. Обрыв кинопленки, плохо склеенный.
Нехороший фильм. Но другого в программе нет.
Ольга передала с ним письмо для меня. Я перечитываю его снова и снова. „Ты должен совсем поправиться, чтобы в годовщину нашей свадьбы мы могли съесть глазунью“. 16 апреля. Дата, до которой так же далеко, как до луны. „Я люблю тебя“, — пишет Ольга.
Я тоже тебя люблю.
Разлинованный листок. На обратной стороне упражнения по чешскому языку. „Jak se máŝ? Jak se máte? Jak se jmenujeŝ? Jak se jmenujete?“ Это что-то означает, но я не понимаю ничего.
„Повсюду вечерняя тишь“. Так называется песня. Мама пела ее, чтобы усыпить меня. „Это канон“, — говорила она и не понимала, почему меня это пугает. А я думал о канонаде и пушках.
Лишь у ручья соловей.
Я никогда не учил нотной грамоты. Но могу повторить любую мелодию, которую мне сыграют. Любую. Мужчина все еще мурлычет. Я вступаю в нужный момент и пою мелодию дальше. Мы — хор. Тенора болели тифом, прохватил басов понос.
Что-то тычется мне в ребра. Я испуганно вскидываюсь. У моей лежанки стоит Хайндль. С резиновой дубинкой в руке. Хайндль и еще один эсэсовец. Молодой, с прыщавым лицом, который тогда отводил меня в офицерский клуб в комендатуре. Чтобы я посмотрел на картину.
Хайндль коварный. Он любит контролировать, потому что всюду находит недостатки. Он любит недостатки, потому что они дают ему основания для наказаний. Он любит наказывать. Д-р Шпрингер рассказывал мне, что он то и дело объявляется в медпункте. В поисках симулянтов. Что бы он под этим ни понимал.
Я лежал со сбитым одеялом. С тех пор как у меня больше нет температуры, под одеялом мне жарко. Когда у меня был жар, меня знобило от холода. И вот я лежу, ночная рубашка задралась до груди, а перед моей лежанкой стоит Хайндль.
И смеется.
Смеется.
— Встать! — командует он.
Стены качаются, но я стою. Пытаюсь держаться прямо. Руки по швам. Штанов на мне нет.
Хайндль задирает мою ночную рубашку. До бедер. До живота.
— Держать! — говорит он.
Он опускается передо мной на корточки. Как тот мальчишка в Криште. В Несселькаппе. Мальчишка в сером пуловере. Своей дубинкой он приподнимает мой член. Не грубо. Аккуратно.
Приподнимает мой член и смеется.
— Погляди-ка, — говорит он другому. И тот тоже опускается на корточки. Совсем близко передо мной.
— У него нет яиц, — говорит Хайндль. Говорит громко. Всем в палате слышно. — Нет яиц! — Он никак не может успокоиться.
„Герсончик!“ — сказал тогда мальчишка в Несселькаппе, и его приятели заржали.
Теперь ржал прыщавый. Теперь ржали оба.
Надо мной.
Нет яиц. Нет яиц. Нет яиц.
Лучше бы я умер.
„870. Общий план. Представление „Брундибар“. Выступает шарманщик“.
Это Гитлер, но эсэсовцы ничего не заметили.
„875. 876. 877. Группы восторженных детей“.
„878. Крупный план. Шарманщик поет“.
Печатаю я уже лучше. Всему можно научиться. Только дольше получаса не могу работать. Потом надо делать перерыв. Но когда им понадобится план монтажа, он будет готов. Когда им понадобится Геррон, Геррон будет готов. Никто не сможет ни в чем меня упрекнуть. Я был болен.
„890. С близкого расстояния. Сцена. Финал“.
„893. Конец пьесы. Аплодисменты. Поклоны“.
— Мойте руки! — кричит женщина у входа в сортир. У нее неприятный голос. — Мойте руки!
Туркавку угнали на транспорт. Теперь он окончательно перестал быть профессором.
Я должен работать дальше.
Должен.
„960. Театральный зал. Представление „Посреди пути“. За столом сидит раввин“.
Актера звали Мендель Вайскоп. Актер плохой, но эффектный. Тоже депортирован. Отправлен на транспорт. Угнан в Освенцим.
„970. Общий план сверху. Евреи идут танцевать“.
„971. Со средне близкого расстояния. Начинается танец“.
„972. Ближе. Первые шаги“.
„973. Крупный план. Танец“.
„974. Крупный план. Камера в середине. Они кружатся вокруг камеры“.
Эффектный план съемки. Я хороший режиссер.
У меня кружится голова.
„985. С близкого расстояния. Раввин зашатался, и его подвели к столу“.
„989. Очень близко. На переднем плане две горящие свечи. В середине раввин — до того мгновения, когда он умирает“.
„990. Общий план. Зал аплодирует“.
Я вынужден прилечь.
Ольга была и опять ушла. Принесла мне картофелину. Не сказала откуда. Целую картофелину.
— Кожуру есть не надо, — говорит д-р Шпрингер.
Можно отравиться. Кожуру я съедаю в первую очередь. Так я поступал еще в детстве. Сперва ненавистную красную капусту, а потом кусочек гусиной грудки. Жирная кожица поджарена до хруста, и…
Ах.
Павлов, вот как звали того профессора. Он звонил в колокольчик, и у собак начиналось слюноотделение.
Курт Вайлеман, журналист на пенсии, немного чудаковат, но он сразу почувствовал, что его коллега Феликс Дерендингер чем-то очень напуган. Спросить об этом он не успел: через час-другой после их встречи Дерендингер уже лежал мёртвый на берегу цюрихской реки Лиммат. Объявили, что это самоубийство, прыжок с высокой стены, хотя дистанция между стеной и прибрежной мощёной улочкой слишком велика для прыжка. Так считает и красивая молодая знакомая Дерендингера, с которой и Вайлеман был бы не прочь сблизиться.
Немецкий офицер, хладнокровный дознаватель Гестапо, манипулирующий людьми и умело дрессирующий овчарок, к моменту поражения Германии в войне решает скрыться от преследования под чужим именем и под чужой историей. Чтобы ничем себя не выдать, загоняет свой прежний опыт в самые дальние уголки памяти. И когда его душа после смерти была подвергнута переформатированию наподобие жёсткого диска – для повторного использования, – уцелевшая память досталась новому эмбриону.Эта душа, полная нечеловеческого знания о мире и людях, оказывается в заточении – сперва в утробе новой матери, потом в теле беспомощного младенца, и так до двенадцатилетнего возраста, когда Ионас (тот самый библейский Иона из чрева кита) убегает со своей овчаркой из родительского дома на поиск той стёртой послевоенной истории, той тайной биографии простого Андерсена, который оказался далеко не прост.Шарль Левински (род.
Азарт поиска охватит читателя, когда вместе с наивным американским киноведом он приедет в Европу 1980-х годов на поиски неведомых фактов из истории немецкого кино времен агонии гитлеровского режима. Наткнувшись на удивительную историю фильма-призрака и его съемок, проходивших в глухой альпийской деревушке Кастелау в последние месяцы войны, герой в полной мере изведает правду жизни в эпоху исторического лихолетья, когда любая секунда бытия может оказаться страшнее и гротескней, увлекательней и невероятней самого захватывающего фильма.
Повести и рассказы молодого петербургского писателя Антона Задорожного, вошедшие в эту книгу, раскрывают современное состояние готической прозы в авторском понимании этого жанра. Произведения написаны в период с 2011 по 2014 год на стыке психологического реализма, мистики и постмодерна и затрагивают социально заостренные темы.
«Улица Сервантеса» – художественная реконструкция наполненной удивительными событиями жизни Мигеля де Сервантеса Сааведра, история создания великого романа о Рыцаре Печального Образа, а также разгадка тайны появления фальшивого «Дон Кихота»…Молодой Мигель серьезно ранит соперника во время карточной ссоры, бежит из Мадрида и скрывается от властей, странствуя с бродячей театральной труппой. Позже идет служить в армию и отличается в сражении с турками под Лепанто, получив ранение, навсегда лишившее движения его левую руку.
Ольга Леднева, фрилансер с неудавшейся семейной жизнью, покупает квартиру и мечтает спокойно погрузиться в любимую работу. Однако через некоторое время выясняется, что в ее новом жилище уже давно хозяйничает домовой. Научившись пользоваться интернетом, это загадочное и беспринципное существо втягивает героиню в разные неприятности, порой весьма опасные для жизни не только самой Ольги, но и тех, кто ей дорог. Водоворот событий стремительно вырывает героиню из ее привычного мирка и заставляет взглянуть на реальный мир, оторвавшись, наконец, от монитора…
Вена, март 1938 года.Доктору Фрейду надо бежать из Австрии, в которой хозяйничают нацисты. Эрнест Джонс, его комментатор и биограф, договорился с британским министром внутренних дел, чтобы семья учителя, а также некоторые ученики и их близкие смогли эмигрировать в Англию и работать там.Но почему Фрейд не спешит уехать из Вены? Какая тайна содержится в письмах, без которых он категорически отказывается покинуть город? И какую роль в этой истории предстоит сыграть Мари Бонапарт – внучатой племяннице Наполеона, преданной ученице доктора Фрейда?
Герберт Эйзенрайх (род. в 1925 г. в Линце). В годы второй мировой войны был солдатом, пережил тяжелое ранение и плен. После войны некоторое время учился в Венском университете, затем работал курьером, конторским служащим. Печататься начал как критик и автор фельетонов. В 1953 г. опубликовал первый роман «И во грехе их», где проявил значительное психологическое мастерство, присущее и его новеллам (сборники «Злой прекрасный мир», 1957, и «Так называемые любовные истории», 1965). Удостоен итальянской литературной премии Prix Italia за радиопьесу «Чем мы живем и отчего умираем» (1964).Из сборника «Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла» Издательство «Прогресс», Москва 1971.
Таиланд. Бангкок. Год 1984-й, год 1986-й, год 2006-й.Он знает о себе только одно: его лицо обезображено. Он обречен носить на себе эту татуировку — проклятие до конца своих дней. Поэтому он бежит от людей, а его лицо всегда закрыто деревянной маской. Он не знает, кто он и откуда. Он не помнит о себе ничего…Но однажды приходит голос из прошлого. Этот голос толкает его на дорогу мести. Чтобы навсегда освободить свою изуродованную душу, он должен найти своего врага — человека с татуированным тигром на спине. Он должен освободиться от груза прошлого и снова стать хозяином своей судьбы.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.