Герр Вольф - [24]

– Он даже туфли не снимает, – тайком жаловалась она Шпееру. – Иногда мы и до постели не добираемся. Мы растягиваемся прямо на полу. На полу он выглядит очень эротично!

Ради «своего фюрера» Браун была готова на все. Решив, что Ади нравится высокая грудь, она – обладательница грациозного и тренированного тела – набивала бюстгальтер носовыми платками. Часами слушала скучнейшие монологи на любые темы – начиная с чудовища Лох-Несса, планов о создании ракеты для полета человека на Луну и кончая аршинными цитатами из Шиллера и Гете.

Чтобы напоминать Гитлеру трагически ушедшую из жизни племянницу и любовницу Гели Раубаль, переняла – и весьма успешно! – все ее жесты, привычки и даже манеру одеваться. Пошла на сложную и болезненную операцию по расширению влагалища. И наконец, чтобы окончательно доказать Гитлеру свою любовь и преданность попыталась покончить с собой. Пуля застряла между сонной артерией и костью, и хирург без труда спас Еву.

Тогда Гитлер прислал ей множество цветов, и ее комната стала похожа на цветочный магазин, а запах был, как в зале благословений похоронного бюро.

Зато после этого Адольф обратил на нее внимание и, кажется, всерьез привязался к ней. Сумасшедшая разница в возрасте не смущала обоих. Тем более что именно двадцать три года различали возраст матери и отца Гитлера. А прозрачно-фарфоровой голубизны глаза Евы напоминали ему точно такого же цвета глаза фрау Гитлер.

Но об одном Гитлер запретил ей даже мечтать: о браке.

– Шеф НСДАП, – не раз сурово повторял он, – должен иметь только одну жену – Германию!

Несмотря на вывернутый наизнанку характер Гитлера, его сексуальные кунштюки и свое постоянное одиночество, Ева давно смирилась как с великим предназначением царственного любовника, так и с абсолютной бесперспективностью их отношений.

«Погода была чудесная, – смиренно писала она в дневнике, – а я, любовница самого великого человека в Германии и на Земле, сижу и могу смотреть на солнце через окно…»

Экстренный вызов в восточную ставку фюрера «Вервольф» шокировал ее не меньше, чем камердинера Линге. Это было просто невообразимо, против всяких установленных правил и обычаев! Это было так многообещающе! Это было просто чудо! Правда, ей сказали, что состояние фюрера критическое. Но… но, кажется, сбывалась самая заветная ее мечта – быть рядом с Гитлером в богатстве и бедности, в горе и радости, словом, до конца их дней! Как в настоящем браке!

– Ничего не бойся, мой милый! – захлебываясь, лепетала она. – Я с тобой! Я спасу тебя! Только разреши мне быть всегда рядом! Как Блонди! Если хочешь, я даже не буду выходить на улицу, чтобы меня никто не видел! Хочешь, хочешь?!

– Я хочу посидеть у камина, – капризно, как ребенок, надулся Гитлер. – Я должен побыть у огня! Огонь возвратит мне здоровье и энергию! Помоги мне добраться до гостиной!

И зло крикнул в ответ на протестующий жест Евы:

– Не смей спорить со мной! Может, и ты хочешь, чтобы эта постель стала моей могилой?! Давай-давай! Иначе я позову на помощь Линге или… Блонди! А тебя отошлю обратно в Оберзальцберг! Навсегда!

Глава 18

Минут через пятнадцать Гитлер уже сидел в кресле напротив растревоженного камина, по горло укутанный в свой любимый плед. Справа, как всегда, по-хозяйски вальяжно разлеглась Блонди.

Ева поила с ложечки дорогого Ади ромашковым чаем, который он заедал огромным куском бисквита. Гитлер обожал сладкие пирожные и, когда был здоров и в настроении, мог есть их без счета, иногда по восемь-десять подряд.

Просьбу Ади принести ему что-нибудь «вкусненькое» Ева сочла знаком выздоровления. По словам Линге, фюрер за весь день не пожелал съесть ни крошки и лишь с трудом глотал жидкий куриный бульон. А тут сразу потребовал чаю с бисквитом!

Но в глубине души Ева все же робко связала поздний аппетит фюрера со своим приездом. Сам Гитлер вряд ли в этом признался бы. Обычно он не любил баловать своих женщин, «женщин Волка», как с гордостью называли они себя, излишним вниманием. Довольно дорогие подарки, цветы да поцелуи ручек – вот и весь джентльменский набор его ухаживаний. Все остальное – на полу, в ботинках, в самых эксцентрических позах.

– Я нужна ему только для определенных целей, другое невозможно (какой идиотизм!), – часто наедине с собой, опустошив с горя полбутылки шампанского, грустно вздыхала Ева. – Когда он говорит, что любит меня, то подразумевается только это мгновенье.

А чтобы из-за какого-то там ее приезда больной Гитлер менял свои богом данные привычки и за полночь поедал ядреный кусок бисквита! Ну уж нет! Об этом можно только мечтать где-то в самой глубине души! Но она все же не такая наивная дурочка, какой он себе ее наверняка представляет!

Горячий чай с бисквитом и ненавязчивые ласки горячо любящей женщины согрели фюрера настолько, что он решительно высвободил руки из-под пледа и даже пожелал пошутить.

В следующий момент он извлек из кармана пижамы вчетверо сложенный лист бумаги с крупно отпечатанным на нем текстом и тщательно разгладил его на колене. Потом нацепил на нос специальные, с многократным увеличением, очки.

– Чапперль, сокровище мое! – ехидно хихикнул он. – Смотри, какую шайсу вчера подсунул мне Борман. Он считает это крушением основ государства! А я хохотал до слез! Слушай! Ректор народной школы в Саксонии задал своим ученикам классное сочинение на тему: «Кого и что ругают». Ты обмочишься, когда узнаешь, что понаписали наши доблестные гитлерюгендцы! Угадай, кого они больше всего поносят и над кем смеются? Над нашим славным пивным бочонком!