Геройский Мишка, или Приключения плюшевого медвежонка на войне - [10]
Мои предчувствия оправдались. В Станиславов стали доходить тревожные вести с фронта: революционная армия разбита. Она в беспорядке бежит. Жжет, мародерствует, грабит. Страшной была та ночь, когда стекла наших окон окрасились заревом пожаров и задрожали от загремевших в городе выстрелов.
Галя и Зося, одетые, лежали в своих кроватках, я — на подушке у малышки. Пани Медведская молилась, спрятав лицо в ладонях. Когда она поднимала голову, я видел, что лицо ее было белым, как рождественская облатка.
Поминутно кто-нибудь вбегал со все более жуткими вестями.
— Уже на нашей улице грабят! Уже у соседей!
Бледное утро заглянуло в испуганные окна и осветило побледневшие, постаревшие лица. Вот и ворота нашего дома застонали под ударами опьяненной грабежами толпы. Как же глухо они застонали! Словно бьющий тревогу колокол.
— Идут!
Я никогда не сумею описать выражения лица пани Медведской в ту минуту. Только это я видел тогда — и долго еще потом. Но буквально в тот же миг… Что там случилось в городе? Грабители переполошились. По улице галопом летит отряд улан в знакомых мне польских мундирах. И конец.
Прежде чем мы сообразили, что случилось, опасность была устранена. Это возвращавшиеся с фронта польские уланы повернули оружие против грабившей город солдатни. Они спасли Станиславов.
Днем забежал к пани Медведской наш молодой друг. Как же его встречали! <…>
[Бравый улан с согласия Зоси берет Мишку на войну. Вместе с другими уланами они прикрывают отступление русской армии. Притороченный к седлу медвежонок храбро атакует австро-венгерские войска и медленно отходит на восток; по пути он узнает о судьбе распущенных германцами Легионов.
Новый хозяин обзаводится бельгийским автомобилем, и Мишка познает радость быстрой езды по дорогам России. После заключения Брестского мира немцы оккупируют Украину. Они требуют от поляков сдачи оружия. Поляки отказываются.]
Еще одна героическая оборона. Еще одно поражение. И вот ко мне протянулись чужие, самые страшные в мире руки.
Лагерь захватили германцы.
Союзники
Чужие люди в серых касках обступили автомобиль. Лезут в уши грубые шутки на чужом языке. Сиротство. Злость. Беспомощность. Бр-р-р!
Но ни один настоящий Мишка не станет долго пребывать в печали. К тому же у меня были свои обязанности. Мой друг автомобиль, ошеломленный жестокостью судьбы, решил сломаться. Уже час он не отзывался на попытки его завести. Мотор лишь сопел, потом сотрясался от судорожных рыданий — и замолкал. Однако эта тактика была небезопасной.
— Если они признают машину безнадежно испорченной, — объяснял я ему, — то оставят ее где-нибудь на складе. И что тогда?
Лучше, наоборот, показать свою полную исправность, чтобы нас побыстрее отправили куда-нибудь — а мир, он так велик!
Мои рассуждения убедили мотор. Он моментально заработал в надлежащем образцовом ритме и оказался самым послушным в мире механизмом. Всеобщее изумление и триумф!
Нас направили в штаб-квартиру. По пути я впервые присмотрелся к германским солдатам. По дороге тянулась бесконечная серая змея. Еще одна! Серые каски, серые, в дорожной пыли, мундиры перемещались в таком ровном темпе, что мне казалось, будто я вижу колонну заводных машин, а не людей. Твердым, механическим шагом шли они, словно неведомые страшные чудовища, прибывшие с другой планеты, чтобы захватить Землю.
Вдруг рядом с нами загремели оглушительные, бездушные звуки марша.
Я в ужасе смотрю на эту тупую мощь. Значит, вот это, вот это побеждает? Во мне внезапно пробуждается вся моя медвежье-человеческая, польская, грюнвальдская сущность. Вместе с мотором бельгийского автомобиля я дрожу и напрягаюсь, как перед прыжком. И в этих руках теперь половина мира? И в этих руках суждено остаться мне?
Никогда! <…>
[Среди прочих трофеев, бельгийский автомобиль попадает в Германию. Прусский офицер, которому досталась машина, дарит Мишку приятелю-артиллеристу, отправляющемуся на Западный фронт.
С компасом на ошейничке и привязанной там же большой топографической картой Мишка оказывается в аэростате наблюдения. Высоко над землей он вырывается из рук артиллериста и храбро летит к земле, используя карту в качестве парашюта. Ветер несет его к окопам французов. При падении он теряет сознание. Ему кажется, он во Львове, но почему-то над ним склоняются странные черные лица.]
Прихожу в себя. Где я? Меня и в самом деле окружают черные.
Они тесно столпились вокруг места, на котором я лежу, и все разом показывают на небо.
— Он упал оттуда.
Царит взаимное непонимание. Они не знают, откуда взялся я, а я не могу понять, откуда тут они. Вскоре, однако, появляется офицер. Француз. Значит, я спасен. Это же «цветные» французские полки! Это окопы союзников. Я первый понимаю что к чему.
Офицер, в свою очередь, не менее изумлен, чем черные.
— Voyons! Voyons! Un ours? Медведь? Свалился с неба? Ah, c’est trop fort![10]
Он осторожно берет меня в руки. Осматривает мой парашют. Карта немецкая, штабная. Я невольно бросаю взгляд наверх. На той стороне, далеко, виднеется белый аэростат.
