Геройский Мишка, или Приключения плюшевого медвежонка на войне - [11]
— Ça! Par exemple![11] — качает головой офицер. — Нет, это невозможно, слишком далеко. Но все же…
Он весело сует меня под мышку и уходит. Черные смотрят нам вслед с суеверным страхом. Они не доверяют существам, падающим с неба. Чем это может обернуться?
Меня отнесли в землянку, где сидело несколько офицеров. Я попал туда в удачный момент. Было относительное затишье, а полк, куда занес меня счастливый случай, должен был назавтра отправиться с фронта на отдых. Настроение у всех было отличное.
Мой покровитель демонстративно поставил меня на самую середину и объявил:
— Пришелец с неба.
— Что за шутки, Андре?
— Факт.
Меня принялись осматривать. Я, разумеется, пискнул в знак приветствия. Ответом стало привычное веселье. Меня оглядели со всех сторон.
Изумлялись, кому пришло в голову закрепить на мне карту и компас. В конце концов решили, что я талисман немецкого аэронавта.
— Хорош талисман, который сам идет к врагу, — легкомысленно заметил кто-то.
Я был возмущен, но чувствовал, что истина восторжествует. Наконец они заметили надпись.
— Это не по-немецки! — воскликнул один. — Что за язык? Смотрите!
Кто-то с трудом прочитал по слогам:
— Мис-ка Мед-вед-ки. Это, случаем, не по-английски? Мис — мисс?
— Нет, — возразил другой, более сведущий. — Это что-то славянское.
— Русский, — попал кто-то пальцем в небо.
Лишь этого мне не хватало.
Но и на сей раз мне пришли на помощь.
— Да нет же, русский алфавит другой. Это, должно быть, по-польски.
— Что тут спорить? — подытожил мой опекун. — Свалился с неба к нам в окоп — значит, француз. Дадим ему французское гражданство.
Все дружно рассмеялись. <…>
В городке, куда нас направили на отдых, началось привольное солдатское житье. Меня поместили в офицерской столовой, куда приходили поесть, поболтать, поиграть. Там я познакомился с англичанами и американцами. Был всеобщим любимцем. С французами, однако, сблизился больше всего.
Я любил, когда, получив хорошие вести с фронта, они пели хором героическую «Марсельезу». Тем не менее я чувствовал себя немного неуютно. Они никак не могли понять, что перед ними польский медвежонок, я же начинал тосковать по своим. <…>
Возвращаясь из отпуска, мой покровитель оставил меня своей невесте. Мадемуазель Лора д’Антен, которая была знакома с семейством Медведских, решила устроить им встречу с загадочным плюшевым медвежонком. Было послано любезное приглашение, и однажды вечером — разве могло быть иначе? — в доме у д’Антенов появились — да! — они, мои: сначала пан Медведский, а за ним Стась.
Я смотрел на них со своей этажерки и не знал, на каком я свете. Стась! Мой Стась! Словно бы совсем другой в летной своей униформе, но вместе с тем — тот же! Я наслаждался, глядя на него. Меня растрогали его серьезный взгляд, и голос настоящего мужчины, и детская улыбка. Все в нем меня восхищало. Я с волнением наблюдал, как заботливо обращается он с отцом, голова которого за годы войны побелела.
После чая мадемуазель Лора вспомнила обо мне.
— У меня тут есть ваш интересный однофамилец. Надо его вам представить — вдруг вы знакомы.
Быстрым движением она сняла меня с этажерки и подала пану Медведскому. Все ошарашенно замерли.
Внезапно руки, взявшие меня, затряслись, а в глядевших на меня глазах я увидел две больших слезы. Стась, занятый разговором в другом конце гостиной, направился к нам. Посмотрел.
— Мишка! Слово даю, Мишка! — На его лице ошеломление.
Он берет меня в руки. Гладит, ласкает, осматривает ошейничек.
— Мишка! Мишка!
— Прямо как ребенок, верно? — говорит наконец пан Медведский изумленным д’Антенам. — Видите ли, это была любимая игрушка моих детей. И потому…
Стась резко поворачивается к мадемуазель Лоре.
— Откуда он у вас, здесь?
Откуда?
Мадемуазель Лора рассказывает все, что узнала обо мне от жениха.
— Так он был на фронте?
Невероятно!
— Сколько же ему довелось пережить, пока он сюда не попал! — добавляет пан Медведский. — Если бы Галя знала! Правда, Стась?
Им и в голову не приходит, что Галя может знать из моей истории как раз то, чего не знают они.
При воспоминании о Гале они мрачнеют. Слишком давно они не получали известий от нее и от пани Медведской.
О! Если б я мог говорить! <…>
[Стась, захватив Мишку, возвращается на фронт. Медвежонок участвует в воздушных сражениях.
Центральные державы повержены. Стась и Мишка возвращаются в Польшу и немедленно устремляются на помощь осажденному неким противником Львову[12]. Львов остается польским, Мишка возвращается домой. В августе 1919 года медведь-патриот наблюдает с самолета Стася парад польских войск и предается размышлениям.]
Я служил, как мог. Сражался со всеми врагами. Спешил туда, где бились за Польшу. Ни разу не изменил принципам, на которых был воспитан. Оставался верным Делу.
Но я не думаю об отставке. Кто знает, что смогу я еще совершить, прежде чем, насытившись приключениями и славой, почию наконец на лаврах в польском военном музее?
