Герой того еще времени - [2]

По танцам мы ого-го-гей;

Кто сразу стих не понимает,

То впереди планеты всей.

Страна, где выросла девчонка,

Не знала войн, не знала бурь.

Отец-король на личном троне

Подписывал такую дурь,

Что подчиненные в отчаяньи

Не знали, как им дальше жить.

– Ты – лучший! – все ему кричали, —

Нельзя же по течению плыть.

А он, от доброты смиренный,

В глаза с любовью всем смотрел.

И заговор друзей неверных

Под носом как-то проглядел.

* * *

А доченька в Москве училась —

И па-де-де, и фуэте…

А в школе танцев все так мило:

Бордо, шампань и канапе.

Принцесса, взрослою девицей,

Семнадцати уже годков,

Такой, что нету просто слов,

Чтоб описать свеченье кожи,

Фарфоровый отметить стан.

Ну, в общем, я не вышел рожей…

Для вдохновения – стакан

Залить в себя, тогда, быть может,

Найду я нужные слова,

Но красоту таку негоже

Нам обсуждать… И так молва

О ней сложила в Коктебелях

Легенды, ах, читатель мой.

Пока группешник песни пели,

Все любовались только той,

Что танцевала, как богиня.

То был не танец, а полет.

И на кого свой взгляд поднимет,

Тому предъявит этот счет.

И каждый оплатить готов был,

Как на смотринах во дворце,

А Горик в такт тихонько топал,

Забыв улыбку на лице.

И спев последнее «е-е»,

Ансамбль замолк, готовясь снова

Запеть, как двое на траве

Укрылись небом, словно кровом.

И выстрел-взгляд, как солнца блики,

Направлен в Горика, а он

Зачем-то кем-то был окликнут:

– Давай сыграем роллингстон!

И «Satisfaction»[2] от души

Запел по-джаггеровски Горик,

А для принцессы свет туши.

Ах, Горик, горе, горе, горе.

И не заладился роман

В зеленых кущах Коктебеля.

И словно сладкий яд-обман,

Ее чудесный тонкий стан

Не стал для Горика тем зельем.

И он играл, и с кем-то ноги

Привычно в море обмывал.

Не будь, читатель, очень строгим,

Таких историй ты не знал.

А было то в далеко время —

Мы строили социализм,

Любили рок и ногу в стремя.

Ну, потерпи чуточек, плиз.

В столицу в сентябре вернувшись

И к будням в плен, мы, как всегда —

Работа, дождь, метро и лужи,

И прочая е-ерунда.

Принцесса? Да, наверное, Горик

О ней не думал, и всерьез,

Не вспоминал он и о море.

Ответ, я думаю, так прост,

Что долго объяснять не буду,

Как строем девушки прошли,

Которых было так нетрудно

Гитарой, песней соблазнить.

И вот однажды через месяц

Раздался поутру звонок:

– Привет, мы отдыхали вместе

Принцесса – я…

– Мой Бог…

– Я не могу тебе звонить,

В моей стране так неприлично

Смотреть и просто говорить

Для девушки… Так нетактично.

– Принцесса, что вы? Я так рад.

Чем я обязан, и не знаю,

Хотите песню «Летний сад»

Я сочиню… и вам сыграю.

Понятно дело, каждый день

С принцессами он не гусарил

И чувствовал себя, как пень,

А был неглупый в целом парень.

Прощебетав еще о чем-то,

Она сказала наконец:

– У нас урок и там-то, там-то

Я буду ждать вас…

«Все, конец», —

Подумал Горик, что на хвост

Мгновенно сядет КГБ.

Да наплевать, ведь помню море,

Нам по колено, и не бэ[3].

Ты сам хотел погорячей,

Ты пел, скажи мне, «Light me fi re»[4]?

Шагай по жизни, guy[5], смелей.

Держи удачу крепче, парень.

И может, сдохнет КГБ,

Пока с принцессою гуляешь.

Но А и Б сидели на трубе,

И ты на каторгу шагаешь.

Пойдет ли милая тогда

В Сибирь, как жены декабристов?

И приговор тра-та-та-та…

И все-таки побриться.

Вам, Горик, надо… На свиданье.

Не каждый день вас приглашают

Принцессы… Что ж, пора.

Престиж страны на карте,

И ты – король азарта.

* * *

Был холодный осенний вечер,

И они вспоминали лето.

Шарф накрыл ее зябкие плечи

И не дал никаких он ответов.

КГБ за ним не следил,

Что его чуть-чуть обижало,

Он трепался, что было сил.

Целоваться нельзя, пахнет скандалом.

Из державы в державу ноты протеста

Полетят, что же делать тогда?

Бедный Горик не знал, где найти себе место.

И сказал он себе: «Прорвусь, не беда».

Позвонил двум девчонкам, что помнили море.

И вернулся в разгульное лето.

– А принцесса-то лучше, так кто же спорит,

И потом зарубежная песня не спета.

Он назначил свиданье

Ей в семь на Ордынке.

И билеты заранее

В кино закупил.

И дивилась толпа:

Волосатый наш парень

С желтокожей красоткой куда-то пилил.

«Джентльмены удачи» кино называлось,

И жаргон на экране маршировал.

Да, принцесса в сюжете порой буксовала,

Не поняв про «моргала», про «шмась» и «завал».

И пустым Комсомольским проспектом

Он девчонку пешком провожал,

И опять все с тем же успехом

Горик милую не целовал.

И спросил он ее с расстановкой:

– Почему мне не смотришь в глаза?

И ее повернул он к себе так неловко,

Что принцесса ответила, щеки в слезах:

– Если женщина в нашей стране

Ищет взглядом ответ у мужчины,

То она не скажет вам нет,

Для отказа пропали причины.

Громче клятв и речей

Вам глаза все расскажут.

А меня? Если хочешь, то пей…

Репутация? Ах, неважно.

Горик как-то растерялся,

Редко с ним тако случалось.

Да, влюблялись, да, бывало,

Вот сюжетец, коих мало.

– А ответственность, поди…

Вдруг пойдет войною папка?

Ведь король он… Погоди,

Я внесен в его тетрадку?

Нет, делов не натворил.

Был, как дипломат, корректен.

И с принцессою не пил,

Не возил на флэт[6] к Карете[7].

Волю ручкам не давал,

Знаем ихние мы нравы —

Вечером поцеловал,

Утром в загс и под фанфары.

А чего я так боюсь?

Ведь пригожая принцесса.

Об заклад с кем хошь побьюсь —

Любит девка парня-беса.

Порулю я государством,

Может, заведу гарем,

И детей своих на царство