Герой нашего времени - [29]

Шрифт
Интервал

Блестки вторичных упаковок внутри и вовне тела. Через минуту подадим друг другу лепешки ладоней и пойдем каждый в свою сторону, каждый к тени своей клетки, минуя по пути нахальные взгляды соседей по лестнице и бывших школьных друзей, покорно плетущихся на самую раннюю из возможных месс, чтобы отбарабанить моральную повинность перед поскуливающей совестью и остаток дня быть спокойным. Меж тем погашенный организм не дает сомкнуть глаз, погружая недвижное тело в воскресно-бульонно-картофельный зомбитранс.

воскресенье

Просыпаешься и протяжно смотришь в глаза какой-то ангельски прекрасной мокрощелки с обложки прошлогоднего журнала, посвященного жизни и красоте. И чувствуешь, как ты любишь ее. Абсолют пронзает тебя насквозь. А трансцендентальные рвотные импульсы выбрасывают из твоего организма, пребывающего в самом наичернейшем настроении, весь воскресный запас свежезапрессованной в него энергии. Жалко.

– Поблевал? – спрашивает мама.

– Нет, – с болезненной гримасой отвечаю ей.

– Что, вчера перепил? – спрашивает мама и с отвращением морщится.

– Отравился чем-то, – говорю я и в доказательство того, что отравился, прижимаю копыта к желудку.

– Водка, – сардонически произносит мама.

– Желудочный грипп, – парирую я и закрываю дверь в комнату.

– Ну да, рассказывай мне про желудочный грипп, – нудит мама через закрытую дверь, и я вижу лишь мечущуюся тень разнервничавшейся балерины. – Думаешь, я не знаю. Думаешь, я не находила пивных и водочных бутылок в ящике. Думаешь, я не знаю, зачем к тебе приходят приятели, а когда уходят, как-то странно смеются? Думаешь, я совсем дура? Может, ты скажешь, что угощаешь их только чаем? Слишком я старая, чтобы мне такое вкручивать. Но ты доиграешься, ты еще увидишь, ты еще убедишься, кто был прав. Кончатся приятели, все кончится, как только деньги у тебя кончатся, как только ты потеряешь работу и окажешься на улице, вот тогда у тебя раскроются глаза, ты прозреешь, да только поздно будет, не будет уже отца-матери, чтобы помочь, чтобы протянуть руку помощи, и тогда-то ты заплачешь, какой я был глупый, что не слушался отца-матери, не уважал работу, плевал на все предупреждения, а ведь хорошую работу найти ой нелегко. И посмотри, какие мы здесь создаем тебе условия для работы. Все у тебя есть, утром свежие булочки на завтрак, это я, старая, должна подняться, пойти в магазин, купить, принести, и ведь никто спасибо не скажет, а ты встаешь, каждый день душ, булочки уже поданы, все выстирано, обед разогрет, когда хочешь, кабельное телевидение, компьютер, своя комната. Ну, скажи мне, чего ты еще хочешь от жизни? Приходишь домой утром и блюешь. Просыпаешься вечером и блюешь. Знаешь, что я тебе скажу, ты растратишь свою жизнь, ты ее проиграешь. Да встань ты наконец с постели! Разогревать обед я больше не буду!

воскресенье, 19.20

Ощущаю призраки боли в окрестностях эпифиза. Рискнул проглотить несколько кусков. Удалось! Не возвратил обратно. Понемножку обретаю самочувствие и, едва волоча ноги, плетусь в резиденцию телевизора. Это папа. Это мама. Это телевизор. Папаша сидит, не отрывая глаз от какого-то шоу, изо всех сил подсознательно надеясь, что кого-то из участников затравят насмерть.

– Что, выпили вчера? – с улыбкой спрашивает он, не отрывая глаз от средства массовой коммуникации.

– Нет, – говорю я, устанавливая контакт.

– Ну да, я же вижу, – говорит папаша с улыбкой, поскольку в этом деле он знает толк.

– Не пил я ничего, – с горечью говорю я.

– И что же вы пили? – задает он вопрос по существу.

– Да по несколько кружек пива, – отвечаю.

– Пивом легко отравиться.

Входит мама с печеньем и чаем.

– Ты погляди, как он ест.

– Как? – спрашивает отец, который ничего не замечает.

– Как? – спрашиваю я.

– Они еще мне будут задавать друг за другом дурацкие вопросы. Что отец, что сын, оба стоите друг друга, одна водка на уме.

– Какая водка, перестань ты, мама, – говорю я ей.

– Что? Какая водка? Когда ты наконец перестанешь пропадать из дома целыми ночами? Когда ты начнешь хоть чем-то заниматься?

– Но я же работаю.

– Вижу я, как ты работаешь. Шляешься только ночами, о работе нисколько не думаешь.

– Ну как я должен думать о работе?

– Серьезно, а не так. Может, ты считаешь, что всю жизнь будешь так работать, приходить и пердеть в стул?

– Найду я какую-нибудь работу.

– Вижу я, как ты найдешь. Если будешь и дальше так вести себя, то нигде не найдешь.

– А как я себя веду?

– Дома тебя никогда не бывает!

Выведенная компьютерным способом звезда живописно стоит на коленях у родной могилы, рассказывая о большом человеческом горе. Потому как все мы алчны до чужого большого горя.

– Сказал бы ты ему наконец хоть что-то, а то он доиграется, – говорит мама отцу.

– Что я ему скажу? Скажи сама, если такая умная, – отвечает он ей.

– А ты что думаешь, я ему не говорю? Все время говорю.

– А ты думаешь, я не говорю?

– Не говоришь!

– Потому что уже перестал говорить, сказал себе, хорошо, перестаю говорить, потому что смысла в этих разговорах нет. Посмотрим, что из этого получится, как все будет.

– Ну и что же он сделал, скажи мне?

– Ну, у него есть работа, школу он закончил, два факультета, знает языки, попросит, поговорит с паном Владеком, и тот что-нибудь ему подыщет, а нет, так обратится к Томеку.


Рекомендуем почитать
Тайное письмо

Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.


Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.


Хулиганы с Мухусской дороги

Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.


Спросите Фанни

Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».


Старинные индейские рассказы

«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».


Женский клуб

Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.